— Добро! — соглашается Ирина.
Прощаясь, они обнялись как-то крепче и теплее, чем обычно. И уже стали расходиться, как с моста, мимо них, по проспекту в сторону горкома промчалась вереница черных «Волг» и правительственных «ЗИЛов».
Ничего не говоря, подруги еще раз махнули друг другу на прощание и поспешили каждая в свой дом. И над каждой уже довлело, уже весело в воздухе и охватывало непонятным тревожно-сладостным трепетом сердце — полузабытое военное слово: эвакуация!
Дома Ирина застала уже спящего сына. Не снимая верхней одежды, она зажигает настольную лампу. Открывает настежь дверцы шкафа-кладовки, достает оттуда большую черную дорожную сумку. И, сев на стул, рассеянно осматривает комнату, соображая, что же самое необходимое нужно уложить в сумку, на случай, если…
Сын заворочался и открыл глаза:
— Мама, куда ты?..
— Я только пришла, сынок!..
— А что ты делаешь? — сонно и встревожено спрашивает он, глядя на сумку и распахнутую кладовку.
— Думаю, что положить в сумку, чтобы быть готовыми в случае эвакуации…
— А что? Она будет?..
— Не знаю. Но, кажется, что будет… Ты спи пока. Спи. Я тебя разбужу, если что…
— Хорошо. — Денис, отвернувшись к стене, сразу сладко засопел.
Ирина же энергично встает, вынимает из кладовки теплые вещи, смену белья, два полотенца. Выходит из комнаты, возвращаясь с мылом и прочей парфюмерией. Вещи, часть писем и бумаг, несколько книг — постепенно заполняют сумку. Она открывает дверцу нижней секции книжного шкафа, роется в бумагах, собирает документы, кладет их в дамскую сумочку. Достает альбом, садится с ним к столу, листает. Выбрав несколько не вклеенных фотографий, тоже кладет их в сумочку.
Альбом, открытый на самой яркой театральной странице их припятской жизни, лежит на столе. На фотографиях — репетиции и премьера большой полуторалетней работы — поэтического спектакля о Марине Цветаевой. Ирина же, раскрыв окно, как обычно, сидит на подоконнике и смотрит в глухую, тревожную ночь. Ей слышится романс из спектакля на стихи М. Цветаевой:
Вот опять окно,
где опять не спят.
Может — пьют вино,
может — так сидят.
Или просто — рук
не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
есть окно такое.
Крик разлук и встреч —
ты, окно в ночи!
Может — сотни свеч,
может — три свечи...
Нет и нет уму
моему покоя.
И в моем дому
завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
за окно с огнем!
А за окном, по дороге на станцию, туда-сюда тихо, без обычных сирен и сигнализации, снуют машины пожарной и «скорой» помощи, а также черные «Волги» с темными окнами.
