Жители с интересом прислушивались к тщетным уговорам гостей.
— Еда! Лекарства! Оружие!
— Остынь, мазут, — бросил Таран через плечо.
— Это твое последнее слово?
— Пошел на хрен. — Таран обернулся, недобро зыркнув на мазута.
— А вот это его последнее слово, — прокомментировал ухмыляющийся Палыч.
Бородач сник… Поразмышляв пару секунд, вдруг встрепенулся.
— Альянс умеет быть благодарным. — Старший судорожно подбирал слова. — Любая плата, Таран! Все, что захочешь!
Сталкер остановился, раздумывая.
— Все?
— Все, что в силах Альянса!
Медленно, словно в страшном сне, сталкер поднял руку…
— Вон, пацана этого.
Палец остановился, показывая прямо на Глеба…
Мальчик оторопел. Ужас прокатился по телу колким ознобом. Во рту пересохло. Глеб, будто сквозь вату, услышал, как перешептываются мазуты с главой станции. Никанор размахивал руками, а его восклицания становились все громче, пока мальчик не расслышал отчетливое:
— Да как у вас вообще язык поворачивается такое предлагать! Десять кило свинины за пацана! Где такое видано?! — Никанор посмотрел в сторону обомлевшего Глеба и поспешно отвел глаза. — Вес на вес. И баста!
Дальнейшие события Глеб помнил плохо. Все было словно в тумане. Слезы жгли глаза… слезы обиды и страха. Словно в немом кино перед взором мальчика проносились фрагменты один нелепее другого… Старик Палыч с негодованием мечется по платформе между Никанором и мазутом, грозно выговаривая то одному, то другому. Девочка Ната ревет у матери на руках, испуганно глядя на Глеба. Никанор, потупившись, обсуждает с мазутами детали сделки… А потом над мальчиком нависла фигура сталкера:
— Ты все слышал, парень. Сожители твои — дерьмо, воздух — дерьмо, да и работа твоя, наслышан, — тоже одно сплошное дерьмо. Здесь нечего ловить. Пошли.
Глеб утер слезы драным рукавом, в последний раз окинул взглядом своды родной «Московской» и поплелся за Тараном, всем сердцем чуя, что возврата к прежней жизни уже не будет.
Миновав патруль, путники шагнули в черный зев туннеля. Уютный сумрак станции остался позади. Таран щелкнул фонариком, и мрак прорезал яркий луч света. Глеб невольно сощурился — свет был гораздо ярче, чем лампочки «Московской». Сталкер уверенно зашагал по шпалам. Глеб семенил следом, с опаской рассматривая попадавшие в круг света детали обстановки: сочащиеся влагой тюбинги, заплесневевшие жгуты кабелей и ржавую арматуру потрескавшихся стен. Путники брели в полном молчании, однако тишина была обманчивой. Сквозь мерный стук капель и еле слышное завывание туннельного сквозняка иногда доносились отдаленные звуки, природу которых Глеб не мог определить. Ему стало жутко. Впервые мальчик очутился в туннеле, и это ощущение было не из приятных.
