— Как у вас с моралью?
— Хромает, — ответила женщина и направилась к автомату с кофе. Олтмен последовал за ней:
— Если добавить горячий шоколад, будет смахивать на каппучино.
Рид поняла, что парень клеится. Олтмен устроил ей вертолётную прогулку и всё сложилось само собой. К тому же оба находились в состоянии развода. Поженились они в Мексике, а когда около года спустя разводы были оформлены — официально, уже в Калифорнии. У Кэтрин была дочь от первого брака — Конни. Втроём они поселились сначала в квартире в Брентвуде, а через пару лет переехали в дом на Мандевиль-Каньон, как раз над самым шикарным районом, который Кэтрин называла «трущобы Малибу», где прожили девять лет.
Олтмен отчаянно пробивал себе дорогу, переходя от продюсера к продюсеру, снимая сериал за сериалом, пока не оказался в компании «Уорнер», где стал автором постановок «Гавайский глаз», «Маверик» и «Золотое дно» [56]. От бывших жён не было житья — они обдирали его как липку, требуя выплаты алиментов и средств на содержание детей. Звонили даже на съёмочную площадку и окружающие слышали, как он кричал в телефонную трубку: «Ну хорошо, упечёшь меня в каталажку, тебе что, легче станет?».
Поставив на ограниченные средства «Схватку», приземлённый, наполненный неприглядными сценами, но с претензией на документальность сериал, кричащий: «Война — это ад!», Олтмен ушёл на студию «Юнивёрсал» в программу «Театр остросюжетной пьесы Крафта». Его характер не заставил себя ждать — Олтмен поссорился с начальником и тут же был уволен. В сентябре 1963 года, в типичной для себя манере самоубийственной бравады, он дал интервью «Вэрайети» [57], в котором сравнил шоу Крафта с «недозревшим пресным сыром».
Именно в тот период, когда Олтмену как воздух был нужен новый агент, на его жизненном пути оказался Джордж Литто — сварливый весельчак с непомерным самомнением, присущим всем невысоким мужчинам. Родом с Сицилии, Литто был из тех, кто всегда прав, всегда знает, какой ресторан лучше, а если заключает контракт — то, естественно, лучший на свете. «Ума не приложу, с чего это вдруг он мне позвонил. Хотя объяснение здесь, наверное, одно — люди просто опасались рекомендовать его, — рассказывает Литто. — Надо сказать, «университеты» мы проходили те же, что и Хемингуэй, Хэммет и Чандлер. Много пили, не стеснялись в выражениях, просто так ничего и никому не спускали. Нашим кумиром был Джон Хьюстон [58]. Правда, я ещё всегда стремился быть с теми, кто, наверняка, совершит нечто выдающееся».
