— Я могу честно в обоих случаях сказать «да», — не задумываясь, ответил Власов. — При условии, что вами будут выполнены известные обстоятельства. Вы вторглись в пределы моей родины под предлогом самозащиты от нашего удара в спину. Это не совсем отвечает истине. Правда Сталин замышлял в сорок первом году напасть на Германию, но он не чувствовал себя достаточно сильным и подготовленным к этому. Уже давно он разрабатывал план напасть в начале сорок второго года на южную часть Европы. Главный удар был бы направлен на Румынию, Болгарию, Грецию и Дарданеллы… Сталин раздумывал. Он боялся войны. Он надеялся распространить коммунизм по южной Европе без нападения на Германию… Поэтому он надеялся без «большой крови» захватить ключевые позиции, с которых произвести нажим на Германию и этим парализовать ее стремление к нападению. Поэтому мы и сконцентрировали столько ударных армий на юге России. Я должен признаться, что ваш неожиданный удар удался и застиг нас врасплох, в стадии приготовления и формирования. Этим и объясняются ваши первые молниеносные успехи… Я не могу удержаться, чтобы не похвалить ваши военные действия, ваших солдат, хотя уже в самом начале нам было ясно, что вы не выиграете войну по той стратегии и тактике, с которой вы ее вели… Я знаю, господин министр, что вам известно мое мнение и поэтому вы меня так упорно отстраняли.
Власов говорил, продолжая упиваться своей властью, минутной властью пленного русского генерала над вторым лицом в Германии, понимая, что настал тот момент, когда Гиммлер будет вынужден выслушать самые нелицеприятные и даже оскорбительные слова в свой адрес. Генерал явно рисковал, желая дать понять своему собеседнику, что он совсем не «унтерменш», а равноправный партнер и сильный человек, с которым должно считаться. Но наконец-то Власов перешел к непосредственному предмету разговора.
— Господин министр! Я знаю, что еще сегодня я смогу покончить войну против Сталина… Если бы я располагал ударной армией, состоявшей из граждан моего отечества, я дошел бы до Москвы и тогда закончил бы войну по телефону, поговорив с моими товарищами, которые сейчас борются на другой стороне. Вы думаете, что такой человек, как, например, маршал Рокоссовский, забыл про зубы, которые ему выбили в тюрьме на допросе? Это мои боевые товарищи, сыны моей родины, они знают, что здесь происходило и происходит и не верят в честность немецких обещаний, но если появится настоящая Русская Освободительная Армия, носительница национальной, свободной идеи — массы русского народа, за исключением негодяев, массы, которые в своем сердце антикоммунисты, поверят, что час освобождения настал и что на пути к свободе стоят только Сталин и его клика… Господин министр, вы должны мне верить в том, что я имею достаточно авторитета, чтобы командовать освободительной армией и поднять на ноги народ России. Я — не какой-нибудь маленький человечек. Я не перебежал к вам из-за шкурного вопроса, как многие другие, которых никто на моей родине не знает, или те, которые ищут пищи своему честолюбию. Я попал в плен потому, что не было другого выхода. Не физического выхода, а потому, что в дни моего раздумья в Волховском «мешке» я начал понимать многое, что делалось в России. Именно благодаря этому пониманию у меня созрело решение принять предложение немцев включиться в общую работу, несмотря на опасность стать «изменником родины»… Я никогда не думал, господин министр, что мне придется так долго ждать встречи, которая произошла сегодня… Однако придерживаюсь взгляда, что только в сотрудничестве с Германией мы найдем путь к освобождению России. Возможно, что сама судьба ускорила это свидание. Господин министр, я — не нищий. Я не пришел к вам сюда с пустыми руками. Поверьте, что в спасении и освобождении моей родины лежит и спасение Германии!
