Теперь начнется школа, а значит, изволь стирать белые рубашки и беспрерывно зашивать и гладить штаны. Детям придется носить ботинки, а не бросовые тапочки. Их надо будет вечно причесывать и стричь. Предстоит покупка вечно теряемых зимних перчаток, а также шапок и пальто. В гостиной рядом с кухней придется ставить обогреватель; за ним нужен глаз да глаз, его надо вовремя доливать. Изволь откладывать деньги, которые пойдут зимой на врачей. Лючия Санта подумывала и о том, чтобы ради экономии посылать Сала приворовывать уголь на сортировочную станцию. Но Сальваторе слишком робок, и подобные приключения не доставляют ему удовольствия. Джино для этого уже непригоден: он вырос, и с ним могут обойтись, как с настоящим преступником. На какие только хитрости не толкала Лючию Санту беспросветная бедность!
В оранжевом отблеске костра она разглядела мальчика, который, отойдя подальше, разбежался и перепрыгнул через огонь. Джино! Что же останется от его одежды? Его примеру последовал мальчуган поменьше – этот приземлился на самом краю костра, подняв сноп искр. Когда Лючия Санта увидела, что Джино готовится ко второй попытке, она произнесла вслух: «Mannaggia Gesu Crist», забежала на кухню, вооружилась черным tackeril и ринулась вниз по ступенькам. Октавия подняла глаза от книги.
К тому моменту, когда Лючия Санта появилась на крыльце, Джино как раз перелетал через костер в третий раз. Еще в воздухе он заметил мать и, едва коснувшись земли, хотел было увернуться от удара, но черная палка со всего размаху огрела его по ребрам. Он издал жалобный крик, предназначенный для умиротворения материнской воинственности, и метнулся к родному крыльцу. Теперь над костром взвился Сал; когда он пробегал мимо нее, от его штанов пахнуло паленым. Он тоже хотел увернуться, однако tackeril настиг жертву и на этот раз. Сал взвыл и устремился домой следом за Джино. Поднявшись в квартиру, Лючия Санта увидела куртки и шапки сыновей висящими на вешалке; сами они спрятались под кровать. Что ж, по крайней мере, на полчаса покой обеспечен. Подошел к концу еще один день, еще один сезон, еще один кусок материи, из которой соткана ее жизнь.
– Отложи-ка книгу, – обратилась мать к дочери. – Лучше помоги с детьми.
Октавия со вздохом повиновалась. Она всегда помогала матери воскресными вечерами, как бы искупая грех субботнего отдыха. А ведь воскресным вечером ей всегда делалось спокойно, как никогда.
Октавия сняла с веревки одежду, сушившуюся над ванной, вымыла ванну и пустила в нее горячую воду. Потом она зашла в свою комнату и заглянула под кровать.
