Это сучий сын, пижон-порученец
Перепутал в суматохе бумажки!
И не знаю, продолжать или кончить.
Вроде, в зале ни смешочков, ни вою…
Первый тоже, вижу, рожи не корчит,
А кивает мне cвой головою!
Изо всей этой массы житейских подробностей и привычных наших возлюбленных штампов, из этой чудовищной кучи-малы Галич, перемешав ее хорошенько, как фокусник, вытаскивает еще и мораль, тоже, разумеется, пародийную.
По площади по Трубной
Идет oн, милый друг,
И все ему доступно,
Что видит он вокруг!
Доступно кушать сласти
И газировку пить.
Лишь при советской власти
Такое может быть!
Пародия на действительность…
Странная вещь. Не всякая действительность поддается пародии, как и не всякая литература. Отчего-то не удавались пародии на Пушкина, и я уверен, никогда не удадутся на Мандельштама. Есть литература, которая в любой ситуации, на самом высоком патетическом взлете, учитывает всю многосмысленность слова и всю многоплановость действия. Пародия уже как бы содержится внутри произведения, она поглощена и преодолена, и потому самостоятельная ее жизнь невозможна. Это одна сторона вопроса. Но есть и другая, противоположная. Неожиданно в высокий ряд непародируемых попадает, например, и Евгений Евтушенко: он просто не оставляет пародисту никакой возможности. Самим автором уже сделано все, чтобы стих был предельно смешным и двусмысленным.
Профессор, вы очень не нравитесь мне,
А я вот понравился вашей жене…
Давайте думать о большом и малом…
Вкалывал я, сам себе мешая,
И мозги свихнул я набекрень…
И так далее.
Вот сюда, к Евгению Евтушенко и примыкает по свойствам пародийности вся коллективная наша жизнь[3].
Все попытки дать гротескное, фарсовое изображение нашего общества в целом до сих пор спотыкались и будут спотыкаться впредь о пародийность и фарсовость самого материала. Наша действительность уже есть пародия — на самое себя, на здравый смысл, и поэтому даже талантливое ее передразнивание не откроет никакого нового качества, ничего не добавит к нашим ощущениям. Любой из нас, не социолог, не сатирик, может назвать сколько угодно реальных фактов, выходящих за рамки всякой фантазии. Наше смешное смешней сочиненных шуток, как наше страшное — страшней придуманных ужасов. Нет, снаружи, глобально, оптом — нас не возьмешь.
Галич это очень хорошо понимает и идет не сверху и не извне, а снизу и изнутри ситуация. Общие места есть общие места, для них достаточно упоминания. Только случай достоин образа и подробного разговора.
