И за время вынужденного безделья мне в голову пришла мысль, которую назвать умной никак было нельзя. У меня было несколько негативов на пленке, где я тайно фотографировал Фаину. Один раз я даже сумел сфотографировать ее в ванной, где она купалась. Мне это чуть не стоило жизни — я по стене с железного балкона дополз, цепляясь за выбитые кирпичи и остатки креплений бывшей лестницы, до окна в ее ванную на втором этаже. В нашем доме ванные были совмещены с туалетом и имели большое окно во двор. Летом соседи чаще всего ставили на подоконник ванной ведра с водой, вода грелась на солнце, и этой водой они купались, поливая себя шайками. В одно из таких купаний я и сфотографировал Фаину в обнаженном виде. Она орала и пыталась облить меня водой, но родителям не сказала.
Так вот, имея этот негатив, я несколько раз фотографировал себя в своей ванной в подходящих позах и без одежды. Позы должны были подходить к той, в которой сфотографирована была Фаина. Затем из готовых и крупных фотографий я сделал монтаж и сфотографировал его снова. Проявив пленку, обнаружил, что работа вышла на славу — монтаж удался. Я выбирал вечер, когда смогу запереться на кухне и изготовить позитивы.
Тем временем Владик принес мне жестяную баночку из-под вазелина, наполненную какой-то желтой мазью. Это была пенициллиновая мазь — чудо того времени, которую притащила из госпиталя мать Владика, Люба, работавшая там медсестрой. Несколько побаиваясь, я смазал мою рану этой мазью, израсходовав ее почти всю. А баночку выбросил в мусорное ведро. Положил на рану сверху марлю и перебинтовал ногу.
А утром — вы можете мне не поверить, но почти вся рана затянулась тоненькой розовой пленкой. Только в самом углу рана продолжала гноиться. Я рассыпал по полу мусорное ведро, которое, к счастью, не выкинули, разыскал жестяную баночку, тщательно собрал остатки мази и намазал ее на гноящийся угол раны. И к утру зажил и этот кусочек раны! В то время микробы, еще не вкусившие пенициллина, погибали от него все и разом! Владик был счастлив, что помог мне; странно, что меня даже не удивляла его привязанность и постоянная, нежная забота. Я считал, что все так и должно быть, не задумываясь — почему.
А в один из вечеров я велел Владику уходить домой, так как собирался печатать заветные фотографии. Владик буквально со слезами на глазах упросил меня взять его с собой и показать, как это делается. Меня смущала только конспиративность в отношении «криминальных» фотографий — Владик знал о том, что я люблю Фаину, и я задумал испытать на нем впечатление от монтажа.
