Миша рассмеялся и заметил, что бани не только для того, чтобы там мыться. Я не понял, чем еще можно там заниматься, а водитель громко рассмеялся. Вскоре мы подъехали к незнакомому мне зданию сухумской бани, вышли, и водитель пожелал нам успехов.
В бане Миша уверенно повел меня куда-то по коридорам, пока мы не пришли к двери с красными плюшевыми портьерами.
— Это «люкс», — сказал мне Миша и подошел к дежурному в белом халате. Тот поздоровался с Мишей и согласно кивнул на его короткие слова.
— Пошли! — как-то поспешно повел меня Миша, и мы зашли в номер, где была большая ванна, душ, каменное ложе, видимо для массажа, раздевалка, и маленькая комната отдыха со столом, стульями и койкой. Мы не успели раздеться, как в дверь постучали, и вошел дежурный в халате, неся в руках поднос с бутылкой того же «Салхино» и парой крупных красивых персиков.
Мы быстро выпили по стаканчику вина и пошли в душевую. Я заметил, что движения у Миши стали какими-то нервными и поспешными, он был серьезен. Мне же было хорошо и я улыбался.
— Давай, сперва я потру тебе спину, а потом ты мне! — скороговоркой предложил Миша. Мне не очень хотелось мыться с мочалкой, но я согласился. Миша поставил меня к стенке, велел опереться на нее руками, и быстро протер мне спину мыльной мочалкой.
— Теперь ты меня! — как-то нервно сказал Миша, вручил мне намыленную мочалку, а сам уперся руками в каменное ложе, и, согнувшись в три погибели, подставил мне спину. Я начал мылить ему спину, подражая его движениям.
— Плечи, плечи! — попросил Миша, и я потянулся мочалкой к его плечам.
Вдруг он неожиданно обхватил меня правой рукой сзади за талию и прижал к себе. Неожиданно я ткнулся «причинным» местом в его ягодицы, и эрекция возникла почти мгновенно. Я пытался отодвинуться назад, но Миша упорно прижимал меня к себе.
Голова моя пошла кругом, но я тут же понял все. Миша — педик! Как я только сразу не догадался! Так вот о чем говорила и Фаина и Нина! Вот оказывается, моя участь и судьба — педики!
— Нет, шалишь! — подумал я и оттолкнулся от Миши.
Миша обернулся, и я увидел его совершенно безумное лицо.
Ника, Никуша, прошу, не гони, трахни меня, никто никогда не узнает! — Миша лихорадочно пытался схватить меня за «хвостик», но я увертывался.
— Так ты — гомосексуал? — задал я ему, казалось бы, совершенно ненужный вопрос.
— А как ты думаешь? — нервно сказал Миша, — как Чайковский, Чабукиани, половина всех артистов и даже Ленин. Чем, думаешь, занимался он в шалаше с Зиновьевым? Ничего плохого в этом нет, повторяю, никто не узнает, а я заплачу тебе! Хорошо заплачу!
