Газета Завтра 925 (32 2011) | страница 27




Особенно возмущают Вашего друга-обличителя такие строки:


Иль русского царя уже бессильно слово?


Иль нам с Европой спорить ново?


Иль русский от побед отвык?


Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,


От минских хладных скал до пламенной Колхиды...


Да, именно так и пишет этот заатлантический пушкинист: не "от финских", а "от минских скал".


Но что читаем дальше! "По распоряжению Сталина в годы войны приведённая строфа широко перепечатывалась, но, разумеется, без упоминания о царе" (с.75). Строфа! Без царя, однако с "минскими скалами"? Да неужели Вы верите в это? Неужели сам Сталин приказывал: "Напечатать строфу, но без Николая Палкина!" Может, всё-таки это делал не он, а начальник Политуправления Красной Армии Л.З.Мехлис? Нет, и Лев Захарович не был таким олухом, как Ваш заокеанский друг. Да каким же образом у нас фильмы-то ставились, книги-то издавались о князьях и царях: об Александре Невском, Иване Грозном, Петре Первом? Или при этом царей именовали бригадирами стахановских бригад? Как же у нас не только берегли их старые памятники, но и ставили им новые?


Неудивительно, что при таком взгляде на патриотизм Волков ухитрился в "Борисе Годунове" разглядеть "сочувствие Пушкина к Самозванцу". Да что там сочувствие! Поэт "просто любуется" ставленником Польши. Ну, как, допустим, Солженицын любуется генералом Власовым, ставленником фашистской Германии, как Путин — самим Солженицыным, известно, чьим ставленником, а Грызлов — самим Путиным, ставленником Ельцина и Абрамовича... Более того, "Самозванцу Пушкин даёт выразить некоторые из своих заветных мыслей: "Я верую в пророчество пиитов". Да ничего тут нет заветного, это мысль не Пушкина. Так издревле, ещё во времена Гесиода, кое-кто думал. Однако же какое единение душ великого национального поэта и безродного авантюриста, врага России, сконструировал Ваш умник. И не может налюбоваться на плод ума своего. У меня три полных собрания сочинений Пушкина, включая знаменитое академическое 1937 года, да еще однотомник и отдельные сборники. И всюду — "Иль русского царя уже бессильно слово?" Как же это проскочило?!


И вообще, что касается Пушкина, то над ним в Советское время, уверяет Волков, просто глумились: в 1937 году из столетия со дня его смерти устроили не что иное, а настоящую "вакханалию" (с.79). О, я это помню: по радио и с эстрады Владимир Яхонтов и Дмитрий Журавлёв глумливо читали именно его "Вакхическую песню":


Что смолкнул веселия глас?