— Доброе утро! Как дела? — от услышанного голоса мое сердце учащенно забилось, а на коже появилась неприятная липкость.
— На душе противно, помощь не нужна, — отрапортовала. — Что нового у вас? — перебила его новый вопрос, но тщетно.
— У меня новое то, что вы не звоните. Почему? Постарайтесь быть сегодня дома в десять утра. Зайду. До свидания, — и снова отбой, не дождавшийся моего ответа.
Точно в назначенное время улыбающийся Вилен Борисович стоял перед «глазком» входной двери.
— Здрас-с-сь! — кричал оттуда, почувствовав, что я его рассматриваю, стоя с другой стороны.
— Не заставили долго ждать, — с этими словами я открыла дверь.
Его глаза ненадолго задержались на мне. Но пока он снимал пальто, шапку, шарф, свет, искрящийся в них, заметно убывал и убывал. Он вздохнул, наклонившись за комнатными тапочками, а когда выпрямился, поглаживая блестящую лысину, глаза уже старались не встречаться с моими.
Мне было не жаль себя, я жалела его. Зачем он пришел на это пепелище? Теперь я, разбитая и медленно уходящая из жизни, еще должна и ему помогать.
— Да, это я. Конечно, изменилась.
Что я могла еще сказать?
— Значит, погибаем, но не сдаемся? Героически! — И он завелся, как всегда, с предельной экспрессией: — Я любовался вами! Я любил появляться с вами в обществе, я гордился знакомством с вами. А теперь? Моя жена говорит, что у вас крыша поехала. Что вы с собой делаете, черт вас возьми? Что вы делаете со мной? Я! — он задыхался, — я вложил в вас свои силы, влияние, энергию. А вы? — Он не давал мне вставить и слово. — Вы таскаетесь по рынкам, продаете свои старые тряпки! Они вам что, уже не пригодятся?
— Садитесь, — сказала я. — Зачем вы ходите за мной по рынкам? Я продаю не сама. Там работают мои подруги, они и помогают мне продавать.
Он вынул из кейса две палки «салями», баночку красной икры, кофе и коробку конфет. Все еще достаточно качественное — запасы советских времен. Коротко пояснил:
— Гостинец. Да не кривитесь, это не от меня! Это моя Нинка передала, и велела насчет вашей «крыши» убедиться.
— Передайте ей, что гостинец пришелся кстати. Я как раз не завтракала. Не присоединитесь ли за ваш счет? — мои шутки не смешили его, меня же от них просто мутило.
В комнате благоухало кофе, по воздуху расплывался забытый запах.
Вилен Борисович слушать не умел, предпочитал грохотать сам. Я кивала, не особенно вникая. Он был само созвездие эмоций и идей, но эмоции захлестывали источник идей. Кипел мой чайник, кипел гость. Он уже все сказал, но не уходил. Почему?
