Надо сказать, я никогда не отличалась крепким здоровьем и в детстве часто сильно простужалась. Ко времени, о котором идет речь, я еще не оправилась после очередной болезни и, услышав в тот вечер разговор родителей, вдруг снова почувствовала себя хуже. Я долго сморкалась у себя в маленькой холодной комнатке, и, когда наконец спустилась вниз, глаза и нос у меня покраснели и опухли, и вид стал, должно быть, весьма плачевный.
— Боже мой, Дилли! — всполошилась мама. — Что с тобой? Ты опять простудилась?
Папа тоже смотрел на меня с беспокойством.
— Ничего страшного, — ответила я. — Просто мне целый день чуть-чуть нездоровилось, и еще я слишком много занималась, ведь скоро экзамены.
И вдруг — никак не могла сдержаться — я расплакалась. Папа с мамой молчали, но было видно, что им не по себе, они с тревогой переглянулись.
— Тебе лучше лечь, дорогая, — сказала мама. — Поднимайся в свою комнату, а я принесу тебе ужин, хорошо?
Тогда — вот она, моя обостренная чувствительность, — я бросилась к ней, обняла ее и произнесла:
— Если с тобой или с папой что-нибудь случится, я умру!
Только и всего. Потом я улыбнулась, вытерла слезы и сказала:
— На этот раз я сама для вас все сделаю. Я сама накрою на стол.
Я и слышать не хотела о том, чтобы мама мне помогала, и решила показать, какой могу быть полезной.
Поздно вечером в мою комнату пришел папа, сел ко мне на кровать и рассказал, что ему предложили работу в Австралии и что, если он согласится, меня придется оставить на год одну, пока они с мамой не обоснуются на новом месте и не подыщут дом для нас троих. Я не стала спорить, не заплакала. Просто кивнула со словами:
— Делайте то, что считаете нужным. Обо мне не думайте.
— Все это так, — отвечал папа, — но не можем же мы уехать и оставить тебя, если не убедимся, что ты всем довольна и что тебе будет хорошо с тетей Мэдж.
Тетя Мэдж, папина сестра, жила в Лондоне.
— Конечно, мне будет хорошо, — сказала я. — Я скоро привыкну к одиночеству. Поначалу, наверное, поскучаю немного, ведь тете Мэдж никогда не было до меня дела, и я знаю, что у нее миллион друзей и она редко сидит дома по вечерам, а значит, придется мне оставаться одной в ее старом доме, где дует из каждой щели. Зато на каникулах я каждый день смогу писать вам с мамой и тогда не буду чувствовать себя такой заброшенной. К тому же я начну так усердно заниматься в школе, что тосковать будет некогда.
Помню, вид у папы был довольно удрученный — бедненький, он тоже был чувствительный, как и я.
