– Разденусь, коли пришел.
Афиноген был широк в кости, высок, слегка сутул. Таскать шкафы и диваны такому было нипочем. Лестницы вот только в стандартных домах узковаты.
Он снял шапку, полушубок, валенки, подшитые в два слоя, пригладил седые, торчащие в разные стороны волосы.
– Вот и зима, Федор Михайлович.
– Да уж зима, – согласился я. – Ты проходи.
Афиноген шагнул в комнату. На диване сидела Пелагея Матвеевна и смотрела по телевизору хоккей.
– Как здоровье, Пелагея Матвеевна? – пробасил Афиноген.
– Здравствуй, Феня… Какое уж теперь здоровье? Давление вот поднялось. Скорую помощь бесперечь вызывают. Уколы ставют. А так какое здоровье…
– Здравствуй, Афиноген, – выглянула из кухни Валентина. – Что поделывает жена?
– Да дома дела найдутся.
– Ох, и не говори. Все дела, да дела.
– Здравствуйте, – выглянула из второй комнаты Ольга и тут же скрылась, покрепче притворив дверь. Гость даже и не успел ответить.
– Подруги там у нее, – объяснил я. – В пальто сидят. На минутку пришли.
– На минутку, а уж третий час сидят, – сказала Пелагея Матвеевна.
– Пусть сидят, – махнул я рукой. – Чем по подъездам-то околачиваться…
– Так, значит, снова с квартирой ничего не выгорело? – спросил Афиноген и с опаской опустился на стул, тяжело под ним заскрипевший.
– Пока не выгорело, – ответил я.
– Обещают, обещают, а не дают, – огорченно сказала Пелагея Матвеевна. – Зачем тогда в писатели поступал?
– Да дадут, дадут.
– Догонют и еще раз дадут! – сказала старуха и, поджав губы, уставилась в телевизор, звук которого был приглушен. Там в это время забили в чьи-то ворота шайбу. – Федя, ведь это Испазита?
– Да нет, – с некоторой досадой ответил я. – Эспозито у канадцев играет. А это наши: «Спартак» и «Динамо».
– А-а… – согласилась теща. – То-то я смотрю, что на Испазиту смахивает.
Пелагею Матвеевну я не придумал. Жизнь ее прошла тяжело, как и у многих тысяч других женщин, оставшихся во время войны в тылу без мужей, С четырьмя детьми на руках, младшенькая из которых, Валентина, даже и не помнила своего отца. Голодная деревня, голодный город. Мне почему-то казалось, что Пелагея Матвеевна даже не понимала всей трагедии, выпавшей на ее долю. У нее была одна сверхзадача, подсознательная – выжить, чтобы вырастить детей. Малограмотная, непредприимчивая, простоватая, она могла исполнять только подсобные работы. Вершиной ее карьеры была должность вахтера в небольшом гараже. Но это уже ближе к пенсии. Однажды, сразу после войны, она пыталась заняться спекуляцией, если только можно так выразиться. Одолжила у кого-то денег и поехала в Старотайгинск за чугунками, надеясь продать их в Фомске подороже. На обратном пути все чугунки у нее реквизировали, да еще преподнесли штраф за попытку спекулировать. Так прогорело это рискованное мероприятие. А в нетопленой комнате ее ждало четверо детей. Старшие подрастали и начинали работать, работать и учиться, учиться и работать.
