Бабушка знала, что мне не по себе, и взяла меня с собой в лес собирать травы.
Я было обрадовалась, что не надо сидеть в домике.
Бабушка сказала:
— Не мучь себя, девочка. Такой уж он уродился, и он всегда будет горевать, когда страдают животные.
— Бабушка, я так хочу… так хочу, чтоб он стал доктором и лечил людей. Сколько нужно заплатить, чтоб из него вышел доктор?
— Ты думаешь, он сам хочет того же, моя милая?
— Ему хочется лечить. Так отчего ж не людей? Он будет получать за это деньги, и люди будут его уважать.
— А может, ему не так важно, что подумают люди, как тебе, Керенса.
— А надо, чтобы было важно, — сказала я.
— Будет, если так предназначено.
— Ты говорила, что ничего не предназначено. Что люди сами создают свое будущее.
— Каждый свое, любушка. Ему создавать, какое он хочет, а тебе — какое ты хочешь.
— Он валяется целыми днями наверху… со своими животными.
— Ну и оставь его, любушка, — сказала бабушка. — Он построит свою жизнь так, как сам хочет.
Но я не собиралась его так оставлять! Я хотела, чтобы он понял, что должен вырваться из той жизни, которой мы живем с рождения, — мы для нее слишком хороши, все трое. Бабушка, Джо и я. Меня удивляло, как же бабушка-то этого не видит, как может она быть довольна такой жизнью.
Собирание трав всегда действовало на меня успокаивающе. Бабушка говорила, где нам поискать нужные травки, а потом поясняла мне лечебные свойства каждой из них. Но в тот день, пока мы собирали травы, до меня то и дело доносились звуки далеких ружейных выстрелов.
Мы устали, и она сказала, что надо посидеть чуток под деревьями; и я уговорила ее рассказать мне о старине.
Бабушка будто околдовывала меня своими рассказами, и мне казалось, что я переношусь туда, где все это происходило; мне даже казалось, что я и есть бабушка и что это за мной ухаживает Педро Би, молодой шахтер, так непохожий на других. Он часто пел ей тогда приятные песни, которых она не понимала, потому что они были на испанском языке.
— Но вовсе не всегда нужны слова, чтобы понимать, — сказала она мне. — Да, его не слишком-то жаловали в этих краях, мол, чужестранец, и все такое. И тем, кто родился в Корнуолле, работы не хватает, говорил кое-кто, а тут еще всякие чужаки приходят отнимать у нас кусок хлеба. Но он только смеялся над ними, мой Педро. Он все говорил, что, как только меня увидел, для него все стало ясно. Он собирался остаться, потому что его место было там, где я.
— Бабушка, ты любила его, ты его по-настоящему любила.
