— Меня зовут не Юла, а Юлия, и, пожалуйста, не обижайте меня, — сказала тихо Юлия и поднялась с корточек. — Мне жаль, что я вам не по душе. Мне очень жаль…
— И Игорь тебя не знает. Это уж так. Нет, не пара вы, чует мое сердце…
— Мама, ты слишком строго судишь, — снова вмешался Дроздов и сел рядом с матерью, обнял за плечи. — Ну, если нарожаем детей, то как-нибудь справимся. В конце концов ты поможешь.
— На меня не надейся. Я с Зиной живу. Ее детей нянчию.
— Я же тебе сказал, что в тайге всему научился, — повторил он убедительно. — Правда, ни жены, ни детей, ни пеленок там не было.
— Сынок, родной, крепко подумайте! Понимаю: природа свое требует, а вы ее не обманите.
— Кстати, я не хочу иметь детей и не хочу стирать пеленки! Поэтому не гожусь в жены вашему сыну! — вдруг дерзко сказала Юлия, недослушав Анну Петровну, и вскочила, остро застучала каблуками в переднюю, оттуда выглянула, надевая куртку, договорила с негодованием: — Если вы хотите, чтобы ваш сын женился на какой-нибудь толстенной бабище, которая нарожала бы ему двенадцать детей, то я прошу прощения за то, что не отвечаю вашему идеалу! Прощай, Игорь, и не звони. Я позвоню сама, когда будет нужно. Если ты позвонишь первым, мы никогда не увидимся!
Она позвонила через неделю, когда уже уехала мать, и в тот вечер, измученный размолвкой, желанием примирения, он услышал ее голос в трубке, веселый, искрящийся, как если бы между ними ничего не произошло:
— Послушай, Игорь, я готова нарожать тебе двенадцать детей. Только возьми меня в жены, я буду хорошая. Я буду послушная.
— Я немедленно беру тебя в жены, — сказал он, стараясь говорить шутливо, чтобы не показать несдержанную радость оттого, что она позвонила наконец. — Приезжай, я жду, или скажи, где мы встретимся.
Она ответила с простодушием незадумывающейся ветреницы:
— Я буду послушной при одном условии. Больше не заставляй меня встречаться с твоей суровой мамой. Ты согласен? Что это за ветхозаветные смотрины? Я старалась изо всех сил, хотела ей понравиться, но не смогла. Что же теперь нам обоим остается?
— Мать уехала вчера, — сказал он. — Я, конечно, люблю ее…
— А меня? — не дала она договорить. — Если ты попросишь прощения, тогда я сейчас приеду к тебе. Если ты любишь только свою мать, то не увидишь меня никогда.
— В чем я виноват? И в чем я должен попросить у тебя прощения?
— Хорошо. Так и быть. Я приеду на пять минут.
Юлия приехала через час, и, когда он, нетерпеливо ожидая ее, открыл дверь, она вошла в огромных противосолнечных очках, безмятежно и вскользь подставила ему сомкнутые губы, сразу же села в кресло, сказала чрезмерно веселым голосом:
