И - ожидал возмездия.
Когда это проходило безнаказанно, шел на вокзал, выбирал какой-нибудь закуток и там мысленно прокручивал случившееся. Память возвращала испуганные, догадливые, потрясенные лица жертв. В эти минуты он любил и жалел каждого, кто ненароком столкнулся с ним. Но жалость быстро исчезала, поскольку знал: стоило сделать малейшее неосторожное движение и его бы не пожалел никто. Поэтому берег и лелеял в себе сгусток зла - это очень могло пригодиться в дни его противостояний толпе.
А ведь сколько раз давал зарок покончить с губительной страстью, но нечто темное, не подвластное ни воле, ни разуму вновь и вновь толкало на этот путь. Презирая себя за то, что не в состоянии вырваться из замкнутого круга, находил самые разные оправдания - без них жить было невмоготу. И когда наконец догадался, что они ложны, внутренне завопил, однако его уже вновь несло по инерции, и остановиться можно было разве что налетев на столб и размозжив себе голову.
Но он был еще молод, еще почти не жил реальной, не выдуманной жизнью, и вовсе не хотел сводить счеты с этим миром, все еще надеясь на встречу с той, без которой не мыслил будущее. Она бы простила ему все грехи и даже то, что он упрямо путает сегодняшний день с завтрашним, постоянно просматривая перед сном живописные фильмы воображения.
Сейчас он находился недалеко от ее города и желал хотя бы по телефону услышать ее голос. В этом не было ничего сложного, стоило лишь опустить в автомат монету. Но он боялся и этого, как боялся всего, что могло бы разрушить творимые им иллюзии. Они никогда не виделись, были знакомы лишь по фотографиям, а те обычно не передают облика человека во всей его многомерности. Однако он хорошо представлял ее: синие глаза с застенчивым блеском, трогательная, по-детски худая шея с выступающими ключицами в глубоком вырезе блузы с красным орнаментом. Волосы, туго перехваченные на затылке лентой, тяжелой струей стекают через плечо на грудь. В улыбке чистота и печаль.
Это ее словами, а не судейскими, он вынес себе самый тяжелый приговор. Но и нежные слова тоже были сказаны ею, пусть даже никогда не слышал их.
В минуты мысленных бесед с ней пытался найти оправдание тому, что вот уже не в первый раз его изолируют от людей, и не мог. Все было верно, по заслугам. Но когда порой казалось, что строгость наказания не соответствует проступку, она вкладывала свою прохладную ладонь в его преступную лапу, и все становилось по местам.
