* * *
Сидя на крыльце, мистер Данбартоншир смазывал зеленкой ссадины и шипел:
— Чтобы я еще кому доброе дело сделал! Чтобы я!..
У калитки деликатно покашляли. Колдун злобно покосился на Митрича, предусмотрительно остановившегося за забором на улице.
— Я это, спасибо сказать хотел! Ты уж прости, что так получилось!
— Все? До свидания!
— Нет, Карлович, не обижайся! Я серьезно! Всеж соседи, как-никак!
Старик топтался, не желая уходить.
— Ладно, забыли. Считай, что внук тебе в подарок достался.
— Да, о внуке... Я это, попросить хотел... Ну, чисто по соседски!.. Ты не мог бы его во внучку переделать? А? Я вот даже картинку из журнала принес! Будет старику радость и утешение...
— Внучку? — в глазах мистера Данбартоншира зажглись нехорошие мстительные огоньки. — Ну что же, будет тебе внучка. Из журнала. На радость и утешение. Тащи свою картинку...
05. Светлая грусть мистера Данбартоншира
Мистер Данбартоншир сидел у себя в избе и бережно раскладывал на столе пачки древних бумаг. Скрюченные пальцы бережно разглаживали каждый листок, и колдун с умилением шептал:
— Податель сего закончил с отличием... За моровую язву, распространение и искоренение... За лучшее приворотное заклятье со смертельным исходом... Предан анафеме в 1351... в 1365... в 1371, за оскорбление его величества Роберта Второго и всей династии Стюартов...
Старик печально вздохнул: золотое было время. Напакостил попу: на костер. Подловил зазевавшегося епископа: четвертование и прочие кровавые радости. А уж после проделки с его величеством пришлось бегать по всей Шотландии от разъяренных пикинеров. Весело было, не то что сейчас. Анафеме предадут, если только монастырский водочный завод спалишь, или саранчу на табачные плантации напустишь. Нет у местных людей легкости мысли и выдумки на разные неприятности. Деревенщина, одним словом...
Мистер Данбартоншир аккуратно убрал свою коллекцию и вздохнул. Каждую осень, с приходом холодных дождей, он осознавал, что жизнь идет мимо, а новой гербовой бумаги с печатями в заветном сундуке так и не добавилось. Так можно и квалификацию растерять. Убедившись, что никто не собирается штурмовать ночью его тихую обитель, старик садился на крылечко и начинал грустить. В такие минуты у чернокнижника легко было выпросить исполнение любого желания. Меланхолия делала его необычайно покладистым и доброжелательным.
На улице вязко прошлепали шаги, и в распахнувшуюся калитку вошел орк, размерами чуть меньше «Кировца». Внимательно обнюхав удивленного мистера Данбартоншира, гость ткнул его грязным пальцем:
