— «Когда зарею облака в тени и пламенеет жнивий полукружье…» — шепчу я.
— Что?
— Ничего.
— Стихи, что ли?
— Да… — Я запинаюсь. — «Ода Осени». Джон Китс.[7]
— Я слышала эту фамилию, — говорит Джинни.
Не понимаю, сарказм это или уже нет. Кажется, нет.
— Это один из моих любимых поэтов, — говорю я. — По-моему, среди английских поэтов никто не умел так музыкально строить фразу. Он сочинил поэму, обращенную к осени, — как будто разговаривает со временем года. И там есть строчка про облака в тени. Этот пейзаж мне ее напомнил. Извините. Это я не выпендривался.
Джинни немного успокаивается. Прижимается плечом ко мне. Я чувствую тепло ее тела сквозь форменный рукав.
— Не молчи, — просит она. — Говори.
Я чувствую, что от нее что-то исходит. Не понимаю что. Печаль? Гнев? Раскаяние? Не разобрать.
Поэтому я продолжаю болтать о стихах:
— Китс говорит Осени, что она не должна завидовать Весне, ведь у Осени своя, особенная музыка. Печально поют мошки. Стрекочут сверчки. На склонах блеют подросшие барашки. — Слышу, что заговорился, и пожимаю плечами. — Китс описывает все это гораздо красивее.
— Ты нормально все это описываешь, — тихо произносит Джинни. — Говори. Пожалуйста.
— Да и все, собственно, — отвечаю я. — Китс написал всего несколько стихотворений. Исторг их в пароксизме гениальности, когда ему было чуть за двадцать. А потом заболел. Поехал в Италию, чтобы поправить здоровье. Умер в Риме. Ему было двадцать пять лет. Раньше я часто думал о том, что он был такой молодой. Представляете — умереть в двадцать пять лет? Ни семьи. Ни детей. А теперь мне кажется, что это такая долгая жизнь. Мне бы до девятнадцати дотянуть — и то счастье. — Голос у меня прерывается. Замолкаю. И так болтаю слишком много.
В купе тишина. Дыхание Джинни. Перестук колес. За окном зарею облака в тени над нью-джерсийским сосновым лесом.
— Я когда тебя увидела, сразу поняла, что у тебя беда, — шепчет Джинни.
— Откуда вы узнали?
— За мной тоже охотились, — признается она.
Какая искренняя девушка. Тема для нее нелегкая. Но ей хочется поговорить.
— Полиция?
— Нет. Один парень.
— Он вас любил? — осторожно спрашиваю я.
Она дергает головой — не то кивает, не то мотает.
— Хотел на мне жениться. Потом хотел меня убить. Ему чуть не удалось и то и другое. Так что я как только тебя увидела, сразу все поняла.
У меня появляется ощущение, что она чувствует ко мне что-то очень сильное и очень глубокое, но я снова не понимаю, что именно. Симпатию? Гораздо глубже. Сочувствие? Нет, что-то мрачное. Страх?
