— К родителям не езди — могут проверить. Позвони, скажи, чтобы не верили никому, кто плохое наговорит, но и места своего не выдавай.
— Да знаю я. Шпионские фильмы смотрела.
— Из страны я тебя вывезу, чтобы паспортом не светить. А там уж…
Они помолчали. Вера за это время расправилась с яичницей. Грассатор взялся за второй сэндвич — вероятно, на аппетите сказывалось залечивание очередной раны.
Запивая яичницу кофе, девушка пыталась понять, как же ей лучше поступить. Сделать так, как сказал Грассатор — отправиться на курорт и сидеть там безвылазно? Но как быть с тем, что она знает? Мир для нее уже стал другим. Ей открылась некая тайна, и если ее принять за правду, хотя здравый смысл отказывается в это верить, то… трудно будет дальше.
С одной стороны — расстанься она с Грассатором, отвлекись, и через месяц-второй все это наверняка покажется ей далеким сном. Но, с другой стороны, она всегда будет знать, что мир не такой, каким она его себе представляла, одномерность и простота, в которых протекает быт людей, рассыпались, словно трухлявый пень.
Вера отдавала себе отчет, что правильнее было бы вернуться в обычный, нормальный человеческий мир. Но это означало расстаться с той невероятной историей, в которую она попала, как Алиса в Страну чудес, снова нырнуть в вялый и мутный поток рутины и быта, тогда как само Провидение выкинуло ее на берег, выделило среди других, доверило ей уникальное знание.
И, в конце концов, это означало расстаться с мужчиной, который… да, нравился ей, действительно нравился, и даже не потому, что он необычный, особенный, не потому, что симпатичный или бессмертный, не потому, что ангел какой-то, а потому, что он вот так говорит, вот так на нее смотрит, вот так улыбается.
Неужели она хочет продолжить этот путь? Неужели хочет остаться с ним и дальше, следовать за ним в эту кроличью нору все глубже и глубже? Разумно ли это? Нет, не разумно. Да, она хочет.
— Грасс, — произнесла Вера, поглядывая на него поверх поднесенной ко рту чашки, — а зачем тебе это?
— Что именно? — Грассатор разделался со вторым сэндвичем и теперь, откинувшись на спинку стула, с удовольствием потягивал кофе.
— Давать мне деньги, вывозить меня, носиться со мной. Ведь для вас люди — лишь серая масса, разве нет?
Грассатор улыбнулся:
— Провокация. Почему я ношусь с тобой? А почему ты со мной возилась, когда могла просто послать подальше, как русские умеют это делать? В конце концов, ты спасла мне жизнь, а я твою сломал. Я должен загладить вину хоть как-то. — В глазах Грассатора блеснули озорные огоньки. — И, если уж говорить начистоту… ты мне симпатична. Ты особенная. Все наши, кто общался с тобой, заметили это, а я заметил с самого начала, еще при встрече там, в морге. Итак, ты это хотела услышать?
