— Тихо. Перестань сопротивляться, Джулиана. Твое тело примет меня, когда меня примет твой разум.
— Мне больно.
В его глазах мелькнуло раскаяние. Увидев боль в ее светло-зеленых глазах, он готов был уже смилостивиться, но отступать было поздно. Теперь он должен был доказать ей, что этим единением может насладиться и она.
— Я знаю. — Он поцеловал ее заплаканные щеки. — Я был слишком груб. Прости мне мою невоздержанность.
Скрытая страсть, которую он всегда угадывал в Джулиане, еще просто не успела проявиться. Он вспомнил их недавнюю игру с жемчужным ожерельем, вспомнил, как она извивалась, когда он ублажал ее жадным ртом. Мошонка его твердела от одной мысли, что он вкусил ее плод первым.
Джулиана принадлежала ему.
Она сделала глубокий вдох, когда Алексиус осторожно отступил, правда, лишь затем, чтобы вторгнуться со всей мощью.
— Давай лучше остановимся.
— Может, так и впрямь было бы лучше, но это жестоко — бросать меня в таком незавидном положении! — Он плавно повел бедрами. Невзирая на боль, внутри она была мокрой и радушно принимала вторжение.
— Жестоко? Это я, значит, жестокая?
На время забыв о ее страхах и причиняемых ей неудобствах, Алексиус с ленцой поглаживал ее своим членом.
— Не по своей воле, разумеется, — пояснил он. — Равно как и я не хотел причинить тебе боль. Помнишь, как тебе было приятно, когда я целовал тебя внизу?
Она вскинула руки к груди. Пускай ее груди и скрывал жесткий лиф, Алексиус подозревал, что соски в корсете ноют от возбуждения. Ему не терпелось поскорее к ним прильнуть.
— Да.
Просунув ладонь под ее ягодицу, он так глубоко ввел член, что они оба застонали.
— Я могу доставить тебе еще большее удовольствие. Обещаю: ты будешь выкрикивать мое имя, когда я кончу.
На простодушное личико Джулианы легла тень сомнения. И он, признаться, не стал бы ее за это винить. И тем не менее ее тело помнило блаженство, которое оно уже познало. Узкие ножны поддались, впуская в себя меч и умащивая для него свои стенки.
Накрыв ее губы своими, Алексиус задвигался быстрее. Щекоча ее языком, он одной свободной рукой повторял контур ее бедра, талии — и, наконец, груди. Оторвавшись от ее рта, он осторожно куснул сосок.
— Син!
На сей раз это был возглас удивления. Неумолимая в своей решимости, рука Алексиуса вернулась к ее ягодице. Крепко прижимая ее к себе, он продолжал ввергаться пенисом в ее глубины. Она уже настолько увлажнилась, что он решил себя больше не сдерживать и задавать удобный ему самому темп.
