Прижав кулак к губам, Джулиана беззвучно прочла молитву. Леди Леттлкотт и Син были, пожалуй, слишком заняты, чтобы заметить малюсенькое перышко, в этом Джулиану убеждали хриплые стоны и недвусмысленные чавкающие звуки, раздававшиеся внизу.
Когда частичка хрупкой белизны вдруг приземлилась прямиком на черные локоны графини и ослепительно — даже в тусклом лунном свете — засверкала на выгодном фоне, Джулиана затаила дыхание. Она мысленно умоляла перышко поддаться ветру и исчезнуть на чернильной земле.
«Лети же!»
Последняя надежда погибла, когда пальцы Сина переместились с плеча любовницы к ее волосам, а именно — к предательскому перышку. Напрягшись, он взял его и задумчиво потер между пальцами, размышляя, откуда оно взялось. А после, не дав Джулиане времени на подготовку, Син запрокинул голову и посмотрел прямо в ее встревоженные глаза.
Алексиус Лотар Брэвертон, маркиз Синклерский, для друзей — просто Син, насладился своими двадцатью пятью годами жизни сполна. Его беззаботное существование было преисполнено всяческими излишествами, вещами запретными и зачастую весьма опасными. Немногое могло его по-настоящему удивить — разве что бледное личико испуганной девушки, сидящей в ветвях орехового дерева прямо у него над головой.
Воздух, собравшийся в легких, в одночасье нашел выход наружу.
Эбби, разумеется, подумала, что за это свидетельство экстаза стоит благодарить ее умелый язычок, ласкавший недюжинное орудие. Алексиус же не собирался вступать с нею в спор. Манипуляции графини приносили ему изрядное удовольствие, но все внимание его переключилось на девушку в ветвях. К тому же если бы он в тот же миг разоблачил незваную гостью, то мог бы никогда не узнать, зачем та нарушила их уединение.
И — да, он был… заинтригован.
В таком ракурсе она показалась ему довольно привлекательной, как на его искушенный вкус. Длинные светлые кудри, завитые спиралями, обрамляли овальное лицо, напоминая золотые сережки, вдруг выросшие на ореховом дереве. Томные миндалевидные глаза в каком-то смысле компенсировали чересчур уж тонкую переносицу, а при виде закругленного подбородка незнакомки ему остро захотелось изучить каждую линию ее тела. Кожа ее мерцала приглушенным светом, точно луна на небе. Чем было это мерцание: даром природы или симптомом страха — оставалось лишь догадываться. Пухлые губы ее разомкнулись, как будто вдох дался ей с трудом.
Кто же она, черт возьми, такая?
Шпионка, нанятая Леттлкоттом? Алексиус тотчас отбросил это предположение. В этот вечер в объятия Эбби его привела скорее скука, чем похоть. Он мог бы овладеть порочной графиней где угодно, решение предаться страсти в саду было спонтанным. К тому же даже самый ревнивый муж не заслал бы шпионку на дерево.
