— Где этот благородный? — донеслось из черного зева коридора.
Сгрудившаяся у поворота толпа кандальников зашевелилась, и острый локоть больно ткнул Хейдера в бок:
— Милорд, вас зовут. Наверное, на охоту поедете, вепря бить. Не забудьте и за нас похлопотать, может, в загонщики возьмете.
Серые от рудной пыли рабы засмеялись, и сильный удар в спину швырнул бастарда вперед. Больно ударившись грудью о холодный камень, мужчина с трудом вздохнул и насмешливо бросил за спину:
— Обязательно возьму. Как Комбрена в гости позовет хороводы водить, так вас и захвачу. Куда мне без добрых друзей.
Толпа недобро загудела в ответ:
— Доиграешься, безродный ублюдок! Еще раз темных богов без дела помянешь — и ночь не переживешь.
— Меня боги любят, они меня простят, — зазвенел цепями Хейдер, протискиваясь вдоль плотной человеческой массы вперед.
Кто-то попытался пнуть упрямца напоследок, но из задних рядов засипел один из старожилов:
— Оставьте идиота! Не видите, что ли: Кэрлэкссеф лишил его рассудка! Как в забой спустили, так все от старой жизни отказаться не может.
— А чего благородного из себя строит?
— Ненадолго. Столламингеры[10] у Салки свое дело знают, выбьют из него дурь. А за убитого идиота нас без жратвы на пару дней оставят. Пусть лучше сам сдохнет…
Окованная железом трость уперлась в грудь, еле прикрытую драными тряпками.
— Тебя называют «милорд»?
— Да, меня.
Еле различимый в слабом свете масляной лампы гном нахмурился и левой рукой отвесил оплеуху рабу. Пока мужчина ворочался на полу, звеня кандалами, бородатый владыка судеб оперся ладонями на набалдашник трости и пробурчал:
— К любому мастеру ты обязан обращаться по званию: господин гэймли. Старшему мастеру положено говорить: господин столламингер. Забывчивость можно вылечить. Получишь десять плетей и сразу усвоишь хорошие манеры. Понятно?
Хейдер поднялся и, вытирая рукавом разбитый нос, четко ответил:
— Да, господин гэймли.
Невысокий мастер задумчиво постучал тростью о пол и снова спросил:
— Чего не поделил с другими?
— Они расстроены, что я знаю, кто мои мать и отец. Похоже, бедняги лишены подобной радости и рождены в канавах, у городских стен.
— Да? А мне известно другое… Говорят, что ты кичишься своим происхождением и до сих пор рассказываешь сказки, как вернешься наверх, где огнем и мечом отобьешь дарованные тебе земли у западного моря.
Мужчина промолчал, равнодушно рассматривая недовольного гнома.
— И с первых фьорсгеттов ты успел трижды сцепиться с другими работниками. Чудо, что тебе еще не расколотили голову.
