Берлогин помолчал немного, затем продолжил разворот головы и наставил ее на меня. Лицо его расплылось в ласковой улыбке.
— Головка не бо-бо? — спросил он.
— Немножко есть, — ответил я, изобразив веселое подмигивание.
— Задал ты вчера перцу! — Берлогин потерся щетиной о край подголовника. — Всех удивил.
— Чего я задал?
— Не помнишь?
— Нет…
— Оперу ты вчера пел. Прям на улице, посреди ночи. Я думал, стекла в домах полопаются.
— Это уже после текилы или еще после сакэ?
— Совсем в конце. Уже после бильярда.
— А какую оперу? «Хованщину» или «Евгения Онегина»?
— Чего другое спроси. Я в операх не понимаю.
— Слова-то какие были? Если «позор, тоска, о жалкий жребий мой», то это «Евгений Онегин». А если «народ смущать, чтоб много больших бояр побил», то это «Хованщина».
— Ни то, ни другое, — подал голос Короедов. — Я хорошо помню. Слова были: «Отдай мне Эмму, отдай мою голубку».
— Так это «Хованщина».
— А что, большая разница?
— Разница большая. «Евгения Онегина» я пою, когда бываю в лирическом настроении. А «Хованщину» — когда бываю в эпическом. Значит, вчера я в эпическом настроении был.
— Мда, — вздохнул Короедов. — Хорошо тебе там в твоих полях. Ори, не хочу. Меня тут давно бы депортировали.
— И развалили бы весь бизнес, — подхватил Берлогин. — Короедыч, как здорово, что ты оперу не поешь! Пивка еще найди — поставлю тебе памятник.
— Пивко будет там, — веско сказал Короедов. — Пивко, музыка, женщины… Все вам будет.
— Да женщины-то не те, — Берлогин меланхолично поскреб ногтями макушку. — Таких женщин и в Хабаровске навалом. Мне бы гейшу…
— Гейшу… Ты хоть знаешь, что это вообще такое, «гейша»?
— А чего тут знать… Гейша она и есть гейша… Ну, баба, что ли…
— Так и запишем, — сардонически усмехнулся Короедов. — «Гейша» — значит «баба».
— Нет, понятно, что не просто баба. Ну, скажем так, «специальная японская баба».
— Конечно, — кивнул Короедов. — «Гейша» — это специальная японская баба. А «самурай» — специальный японский мужик. Я правильно трактую?
— Правильно, неправильно… Кто тут живет — я или ты?
Короедов не отвечал. Мы стояли на светофоре в ожидании зеленого сигнала, пока стайка девушек гангуро пересекала наш путь, направляясь на пляж. Берлогин напряг мощную шею и наблюдал за ними.
— Ну вот, — сказал он, когда мы снова поехали. — Врут, что они кривоногие. Есть и нормальные. В желтой майке шла ничего…
Короедов вздохнул глубоко-глубоко.
— Ничего, — задумчиво повторил он. — Конечно, не Лайма Вайкуле — но будем снисходительны…
