— Так что, получается, там все плохо?
— Да, фусе пурохо. Торько один хорошо.
— Это что же?
— Черобек.
* * *
Хозяин усадил меня перед телевизором и стал потчевать видеофильмом. На экране нарисовалась узкоколейная дрезина, резво бегущая по диким степям Забайкалья. На двух лавках вдоль бортов сидели бывшие лагерники, неподвижные как дзэнские монахи. Сота-сан тоже был среди них и тоже медитировал. Куда дрезина едет, было непонятно — все звуковое сопровождение состояло из стука колес. Минут через десять этой тарковщины я и сам начал впадать в транс. Но тут картинка сменилась. Появилась лесная поляна со взводом русских солдатиков. Вооруженные лопатами и ломами, они долбили неподатливую землю.
— Могила! — сказал дедушка. — Копай-копай!
Дела у солдатиков постепенно продвигались. Самые шустрые уже добрались до полуистлевших костей. Они доставали их и бережно складывали на куски брезента. Из костей получалась пирамидка, сверху на нее клался череп. Вид пустых глазниц очень развеселил дедушку. Он тыкал в экран пальцем, хлопал себя по коленкам и давился от смеха. Я не выдержал:
— Сота-сан, ведь это чужие головы. А если бы ваша?
— Да, — виновато сказал он. — Конечно.
И опять залился счастливым детским смехом.
Эксгумация закончилась. Извлеченные останки разложили на специальном столе, облили бензином и подожгли. Делегация японских ветеранов построилась в шеренгу и медитировала на пламя. Оно полыхало высоко и долго. То, что осталось от костей, ссыпали в урны.
— В Японию, — сказал дедушка. — Домой.
Любительская часть завершилась и пошла телевизионная запись. Какой-то забайкальский начальник рассуждал о взаимопонимании между народами. Потом показали берег Байкала. Над берегом летали чайки. Вверх по чайкам поползли титры: «продюсер программы — Ф. Ползунов».
— Вы уже на пенсии, Сота-сан? — спросил я. — Или еще работаете?
— Работа? — переспросил он. — Да, работа. Еще нет старый.
— А какая у вас работа?
— Трудно. Как по-русски, не знаю.
— Зачем обязательно по-русски?
— Если по-японски, ты ничего не понимай.
— Ну, вы попробуйте, может пойму?
— Нет.
— Это что, тайна?
Сота-сан встал, чтобы выключить телевизор. Потом сел напротив меня. Пожевал губами. Подумал.
— Пепел, — вдруг сказал он по-японски. — Я торгую пеплом.
* * *
В голове каждого из нас растет гносеологическое древо. Одни возделывают его с любовью, поливают, удобряют — и становятся энциклопедистами. Таких ничем не удивить и ничем не испугать. Другие же бросают свое древо на произвол стихий, позволяют ему расти вкривь и вкось — чтобы потом пасть жертвами смысловой неразберихи и нелепых ассоциаций.
