— Девушка! Иди сюда, — он поманил служительницу толстым пальцем. Она втянула голову в плечи и подбежала семенящим шагом. — Слушай, что я скажу. — Он стащил крышку с самовара и со звоном брякнул ей об стол. — Сюда, в эту дыру — мужики, переводите, не стойте — кладется никакой не лед, ты поняла? Уголь туда кладется, щепа, шишки всякие. И поджигается. — Он выхватил из кармана зажигалку и высек огненный язык. Девушка отшатнулась с перекошенным лицом. — И оно горит, оно греется, понимаешь? Мужики, чего вы не переводите?
— Сережа, Сережа… — пытался утихомирить его Короедов.
— Оно не для холода, оно чтобы кипятить! Поняла или нет?
Девушка отступила на шаг, на два… Потом пробормотала:
— Подождите минуточку…
И опрометью бросилась вон из помещения.
— Так, — сказал Короедов, — побежала за начальством. Лучше бы нам уйти.
— Никуда не пойду, — упорствовал Берлогин. — Все скажу начальству!
— Сережа, ты хочешь сохранить наш бизнес?
— Есть вещи выше бизнеса!
— Ч-ч-черт, — занервничал Короедов, — не хватало еще…
Он схватил меня за локоть, чтобы убежать хотя бы вдвоем, — но было поздно. В помещение стремительно вошел давешний начальник в белой рубашке. Из-за спины у него опасливо выглядывала музейная служительница.
— Вы не волнуйтесь, — сказал Короедов, улыбаясь как можно безмятежнее. — Имело место маленькое недоразумение, мы его разрешили…
Берлогин сгреб самовар в охапку и подошел к начальнику.
— Это, — сказал он, — чтобы кипятить!
Начальник робко взялся за самоварную ручку и несильно потянул на себя.
— Это нельзя, — промямлил он. — Это экспонат…
— Туда уголь, — Берлогин тыкал пальцем внуть самовара, — а сверху трубу. Чтобы тяга была. Или сапогом. — Он схватил валенок со стенда, приладил его к самоварному жерлу и изобразил раздувание сапогом. На физиономии начальника нарисовалось смятение и ужас. Он пришибленно стоял и нелепо взмахивал руками, как пингвин крыльями. Короедов схватился за голову и вышел вон.
— Сергей! — сказал я. — Товарищ все понял. Он сделает нужные выводы. Давай поставим посуду на место.
Вызволив экспонат из берлогинской охапки, я водрузил его обратно на стол. Берлогин тяжело дышал, и пот лил с него обильными струями.
— Скажи ему, что я был форвард таранного типа!
— Этот человек раньше играл в футбол, — перевел я.
— М-м-м-м… — сдавленно промычал начальник.
Я отобрал у Берлогина валенок, приткнул его на стенд между лаптей и вытолкал экс-футболиста на улицу, поминутно оборачиваясь, лепя мелкие поклоны и бормоча извинительные формулы. Самовар блеснул нам на прощание своим медным боком и потух.
