Над многочисленными схемами, графиками и рисунками на стене в классе висел большой, словно лозунг, красивыми буквами написанный плакат: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» Чуть пониже — другой. На нем — знаменитые слова Циолковского: «За эрой аэропланов поршневых должна следовать эра аэропланов реактивных».
Неужели и вправду эта эра уже наступила? Дух захватывало от такой мысли.
У Филатова был явно иронический склад ума. И о столь важном, поистине историческом событии, и о личной причастности к нему майор говорил как о чем-то обыденном, да еще с небрежной усмешечкой. Впрочем, это, на мой взгляд, лишь подчеркивало его незаурядность. Только мужественный человек может вот так откровенно и снисходительно посмеиваться над опасностями, с которыми связана избранная им рискованная профессия.
Час промелькнул как одна минута. Мы даже удивились, услышав сигнал на перерыв: так быстро? И впервые за все время занятий в учебной базе никто не спешил из класса.
В комнату для курения Иван Петрович не пошел. О чем-то размышляя, он прогуливался по коридору. Наблюдая за ним, я отметил про себя, что и походка у него своеобразная, летная. Ходил он неторопливо, вперевалку и немножко боком — правым плечом вперед. Так вышагивают люди, привыкшие к унтам и встречному ветру.
— У майора — валёжка, — пошутил Пономарев, ничуть не опасаясь того, что Филатов его услышит. А может, он произнес эти слова вслух и не без умысла, чтобы покрасоваться: мне, мол, все нипочем. Его вечно томила жажда острых ощущений. Обладая способностью моментально забывать любые огорчения, наш бесшабашный приятель снова держался так непринужденно, будто это совсем не он какой-нибудь час назад с самым смиренным видом стоял перед комэском навытяжку.
— Тише ты! Он же слышит, — указывая глазами в сторону Филатова, шепнул Шатохин. — Не дразни гусей.
— А ты не шипи, как баллон со сжатым воздухом, — ухмыльнулся Пономарь.
— Истребители уже все на реактивных летают, — вступил в разговор Коля Зубарев. — Переучились. А мы еще и не начинали.
— Ничего, начнем и мы, — отмахнулся Валентин. — Время такое. Как когда-то парусный флот был вытеснен паровым, так теперь винтомоторная авиация уступает место реактивной. От этого никуда не уйдешь. Закон. — И вдруг, увлекаясь, он окинул нас загоревшимся взглядом: — Нет, вы только вникните, что происходит! Это… Это же самая настоящая техническая революция!..
Мысль, высказанная им, была, скорее всего, лишь предположением, догадкой, но Валентин редко говорил о чем-нибудь с сомнением или хотя бы с раздумьем. Он всегда категорично утверждал или отрицал. И мы восприняли его заявление с иронией. Чего-чего — революция? Какая такая революция? Ну, братец, тут ты хватил через край, подзагнул.
