Коробчатый, четырехкрылый летательный аппарат, вероятно, и в самом деле был старше всех нас четверых, взятых вместе. Латаный-перелатаный, крашеный-перекрашеный и все равно облезлый, он фырчал, тарахтел, трещал, по-утиному переваливаясь при рулежке, и все в нем — от мотора до последней заклепки — тряслось и дребезжало. Казалось, он вот-вот содрогнется еще раз на очередной кочке и рассыплется.
Между тем старенький связной самолетик при всей своей неказистости характером обладал летучим. Азартно рокоча пятицилиндровым моторчиком, эта фанерная стрекоза почти с места, без разбега, взмывала ввысь и с явным удовольствием парила над угрюмыми сопками.
Одно было плохо: открытая, без остекления, кабина. В нее неистово задували все арктические циклоны и антициклоны. Перед вылетом я облачался в меховое летное обмундирование, натягивал теплые перчатки с крагами и собачьи унты. Но и холод был собачий. Находя лазейки, под мои полярные одежки просачивались до невозможности противные струйки ледяного, прямо-таки космического сквозняка.
Однажды я не выдержал и, спасаясь от завихрений, поднял цигейковый воротник. Мама родная, что тут началось! Встречный поток в тот же момент сграбастал меня за шкирку и принялся тормошить с таким остервенением, будто хотел напрочь оторвать голову.
Я и так, я и сяк — ни в какую. Дурацкое положение! Правой рукой надо держать руль, а одной левой ну ничегошеньки не сделать. Словно крылья вырывающейся птицы, концы воротника злорадно хлестали меня по лицу и по глазам, мешая следить за положением самолета. А самолет — он хотя и самолет, да сам летать не может, его нужно пилотировать. Тем паче что совсем неподалеку внизу — вершины усыпанных валунами сопок. Тут гляди в оба, зри в три. Зацепишь — гвозданешься будь здоров.
Вдруг на плечи мне легли чьи-то руки. Забывшись, я от неожиданности вздрогнул. Что такое? Кто? Откуда?.. Ах, да, в задней кабине — Карпущенко. Но он Же пристегнут привязными ремнями, ему до меня не Дотянуться.
Я оглянулся и ощутил в груди толчок знобкого, почти восторженного испуга. Отстегнув привязные ремни, старший лейтенант встал под неистовым ветром в полный рост, наклонился через козырек своей кабины и опустил мой трепыхающийся воротник. Да еще и поприжал к плечам, как бы успокаивая меня дружеским прикосновением.
А летели-то мы без парашютов. На четырехкрылом небесном драндулете парашюты не обязательны.
И самолетно-переговорного телефонного устройства в кабинах у нас не было. А кричать бесполезно: сквозь завывание встречного потока воздуха и рокот мотора друг друга не услышишь. Это и вынудило Карпущенко пойти на крайность.
