— Товарищ майор, а вот недавно передавали про тех, кто Хиросиму угробил. Это правда, что двое из них чокнулись? — спросил Лева Шатохин.
— Да вроде так. Один — в дурдом, другой в монастырь упрятался. Грехи замаливать…
И еще раз комэск предупредил нас, чтобы мы не увлекались спиртным.
— Да ведь мы и не пьем, — оправдывался Валентин. — Так, на всякий случай купили. Про хорошего гостя. Вроде вас…
— Не юли, Пономарев! Я все сказал.
— Товарищ майор, — вежливо привстал Зубарев. — Расскажите, как вы воевали.
Отвернув обшлаг, Иван Петрович взглянул на часы:
— Семья ждет, друзья мои. Я ведь с утра как ушел на аэродром, так домой еще и не заглядывал. Да и не очень это приятное занятие — вспоминать о войне.
— Ну хотя бы один эпизод, — умоляюще протянул Коля. — Самый-самый.
Видя, что все мы выжидательно притихли, комэск, собравшийся было встать, снова опустился на стул.
— Самый-самый… А он как раз и самый тяжелый. Пошли мы на задание девяткой, а вернулось лишь одно звено. Только легли на боевой курс — ведущему зенитка бензобак подожгла. Глядим — падает, потом вроде выровнялся, но пламя уже кабину охватило. Он мне открытым текстом: «Филатов, принимай командование, иду за Гастелло…» И у нас на глазах — в скопление техники. Видим — взрыв до неба. А заград-огонь перед нами — стеной. Но тут и мы уже остервенели — напролом в самое пекло полезли. Меня тоже подбили. До линии фронта с горящим мотором тянул, да «мессеры», сволота, догнали, второй подожгли. Пришлось с парашютом прыгать. Хорошо, дело к ночи, и в сумерках я через Северный Донец к своим вплавь добрался…
Лева зябко передернул плечами. Майор грустно улыбнулся:
— Я же говорю — приятного мало. Там, в горящей кабине, шлемофон у меня на голове начал тлеть. Сбросил я его, а в кустах возле реки — комарье. Целой тучей атаковали. Да злющие, паразиты, злее «мессершмиттов».
Из скромности, должно быть, он свой рассказ к шутке свел, а меня его шутка словно ножом по сердцу резанула. Сколько повидал человек, сколько пережил, а держится с нами просто, без всякого чванства.
И летать нас учит, не жалея себя. Как же я мог обидеться на его требовательность, показавшуюся мне излишне жесткой! Ведь спрашивал-то он с меня справедливо!
Нет, мне все-таки здорово повезло! Хорошим инструктором был старший лейтенант Шкатов. Он научил меня летать, дал путевку в небо. А реактивные крылья я расправил благодаря майору Филатову. Богатый летный опыт у него приумножен боевым. И главное, оба мои наставника в чем-то неуловимо схожи. Поэтому в кабине самолета у меня подчас возникает такое ощущение, будто в воздух со мной до сих пор поднимается один и тот же человек.
