— Согласен, — горячо заговорил капитан. — Да и я врожденных способностей не отрицаю. Взять Нестерова. Он не только мертвую петлю… Он еще и конструктором был. Или Арцеулов… Он и тайну «штопора» разгадал, и потом хорошим художником стал. А Чкалов… И Чкалов, и Покрышкин, и Кожедуб — прирожденные пилоты. Может быть, неповторимые. Но не с пеленок же они взлетели, не за здорово живешь совершали подвиги. Ра-бо-та-ли! А ты, извини, рассуждаешь, как школьник младших классов. Не мне тебе напоминать, что Покрышкин свою знаменитую формулу воздушного боя разрабатывал и обосновывал на фронте, сочетая теорию с практикой.
— А Водопьянов еще и писатель. А Иван Шамов, когда потерпел аварию, поэтом стал, — начал было я и замолчал. Сообразил, что противоречу сам себе.
Видя мое смущение, замполит потрепал меня по плечу:
— Дошло?.. То-то же… И о тебе я с командиром толковал. Он в тебя верит. Не верил бы — и возиться не стал.
— Так и сказал?
— Сказал, есть летчики, которые ловят все на лету. Другие, наоборот, медлительны. Реакция у них замедленная. Зато если уж схватят, то накрепко. Навсегда. — Зайцев улыбнулся и, прощаясь, протянул руку: — Ну, бывай. Мне — в штаб. — Помолчав, спокойно добавил: — А сегодняшний наш разговор останется между нами. Со временем сам посмеешься над своими пустыми страхами…
* * *
Не знаю, о чем он там толковал с майором Филатовым, но в дальнейшем комэск стал относиться ко мне заметно терпеливее. Детально обговаривал со мной каждый элемент полета на реактивной машине. Сам-то он пилотировал ее виртуозно, словно это был не тяжелый бомбардировщик, а трехколесный велосипед. Только что задом наперед не летал.
Если я в чем-то ошибался, командир теперь не повышал голоса, замечания делал спокойно, и воркотня его стала сдержанной, более добродушной. Сидя за столом в классе, он вдруг выдал:
— При взлете загорелась лампочка «пожар»…
— У меня? Когда?..
— Да я же вводную даю, вводную! Отвечать нужно мгновенно, реакцию у себя вырабатывать. Взлетели — падают обороты…
— Обороты?.. На каком двигателе — левом или правом?..
— На обоих! На обоих, дорогой! Не тяни резину.
— Ну, это… Проверяю, включены ли изолирующие клапаны.
— Правильно. На правом развороте отказал левый двигатель.
— Вывожу из разворота. Затем…
— Вот так. Так отвечай всегда!.. Чтобы от зубов отскакивало. Тогда и в полете дело на лад пойдет. Там в затылке чесать некогда…
Еще более сдержанным был теперь комэск в кабине спарки. Я знал, что у него там установлено зеркало, глядя в которое, он мог наблюдать и за каждым моим движением, и даже за выражением лица. Но не было ни единого окрика, хотя я нередко того заслуживал. Вместо нотации слышалось грубовато-добродушное: «…Сутулиться молодому не след. Зачем фигуру портишь? Девчата не жалуют вислоплечих… В кабине мое тело — уже не мое, оно машине принадлежит. А к бронеспинке надо — вплотную. Управляют не только руками и ногами — всем туловищем. Даже тем местом, которым сидишь…»
