«Дрессированные!» — сказал об этих чудо-птицах майор Филатов. Дескать, испытатели их на всех режимах проверили, и наше дело — садись да погоняй.
Так-то оно, может, и так, однако испытатели прошли — лишь тропинку наметили, а дорогу торить нам. И еще неизвестно, какие там, впереди, встретятся кочки да колдобины. Тем, кто пойдет следом, будет уже легче. А нынче не мешало бы иной раз и приостановиться, оглядеться да осмотреться не торопясь, прежде чем сделать очередной шаг.
Где там! О передышке можно было лишь мечтать. В Крымду прибыла еще одна большая группа новых бомбардировщиков, эскадрилья спешно перевооружалась, и майор Филатов целыми днями не вылезал из кабины спарки, стараясь побыстрее ввести в строй всех пилотов. Взлет, полет по кругу, посадка. Взлет, полет по кругу, посадка. И так — изо дня в день.
Двужильный наш комэск. А я устал. Устал от непривычной нагрузки. Устал от одуряющего грохота турбин. Устал от своих неудач, от собственных невеселых мыслей.
По утрам, в часы предполетных медицинских проверок, ко мне начал слишком уж внимательно присматриваться наш эскадрильский врач. Да хитренько так, чтобы я и не замечал. Замерит своей пукалкой кровяное давление, градусник под мышку сунет и начнет вокруг да около. Никаких изъянов в моем здоровье он не находил и, словно бы недовольный этим, ворчливо назидал:
— Предполетный режим надо соблюдать, молодой человек, режим! Пораньше ложитесь спать. Что?.. Знаю я вас. Небось допоздна за какой-нибудь трясогузкой ухлестываете.
— Что, уж и в кино сходить нельзя?
— Перед полетами — нельзя! Никаких отрицательных эмоций!
— А если комедия?
— Тем более! Все, что излишне возбуждает, летчику вредно. Летчик должен уметь отказываться от многого.
Я-то знал, что со мной происходит, да не сознался бы в том даже Шкатову. Из памяти у меня никак не выходила та злополучная посадка, когда при торможении лопнули покрышки колес. Уж больно противными были тогда скрежет, лязг и грохот стальных реборд по бетону посадочной полосы! Да еще искры летели — мог возникнуть пожар. С того случая, если честно признаться, поселился в моей душе страх: я опасался повторить такой, почти аварийный пробег после неудачного приземления. Но сказать вслух, что я чего-то там боюсь… Нет, у меня не поворачивался язык. Словом, я загонял болезнь внутрь, и она, как того и следовало ожидать, выходила боком: что ни посадка — новый ляп.
После очередного моего ляпа майор Филатов безнадежно махнул рукой: «Сила есть — ума не надо!» — да с тем и ушел, не простившись. Видать, пришел конец его терпению. Тут окончательно ухнули мои честолюбивые замыслы.
