Капитан Зайцев тут же вручил Николаю памятный подарок. А тот опять не понял, что к чему. Взял модель самолета и, любуясь, с удивлением спросил:
— Это мне? Вот спасибо!.. — И вдруг покраснел — дошло!
Замполит счел должным сказать небольшую, приличествующую моменту речь. Вот, дескать, с виду и не богатырь, а вверенной боевой техникой овладел в числе первых. И в чем, вы думаете, секрет его успеха? Евгений Васильевич, задав этот риторический вопрос, с многозначительным видом повернулся к Зубареву:
— Раскройте, лейтенант, ваш секрет.
Зайцев, вероятно, ждал тех слов, которые обычно произносят в такой обстановке: никаких, мол, секретов нет, есть только упорная учеба, тренировки и настойчивость в достижении цели. Однако наш приятель был смущен всеобщим вниманием, голова у него кружилась не столько от похвал, сколько от пережитого в полете волнения, и он, думая, очевидно, совсем о другом, негромко сказал:
— Мне, товарищ капитан, подушка помогла…
Мы так и покатились со смеху, а замполит растерянно смотрел на Зубарева: издевается над ним молодой летчик, что ли? Майор Филатов тоже нахмурился: «Сам люблю шутить, но здесь вольность явно не к месту».
Для тех, кто не знал Зубарева, он мог показаться сейчас находчивым, остроумным человеком, который умеет непринужденно держать себя в любой ситуации. Мы и то гадали: не счел ли Николай, в самом деле, что ему теперь все дозволено? Нет, смекнув, в каком положении оказался, он сконфуженно сник.
Вот так всегда, когда удавалось добиться в чем-то удачи, Зубарева захлестывала бурная волна радости. Однако стоило кому-то из командиров похвалить его, он приходил в сильное смущение, испытывал странную скованность и мямлил что-то невразумительное или нес явную околесицу, из-за чего нередко попадал впросак. Нам казалось смешным и то, что штурмана в экипаж Николаю подобрали словно нарочно: высокого, плечистого, атлетического сложения человека — старшего лейтенанта Владимира Пинчука. Он был на удивление неповоротливым. Поднимается в кабину — стремянка, смотришь, прогибается под ним, а этот увалень еще приостановится, как бы прикидывая, выдержат ли дюралевые рейки.
— Пат и Паташон, — говорили о них в эскадрилье. А Пономарев, подтрунивая, спрашивал Зубарева: — И как ты только нос с таким противовесом поднимаешь?
Иронический смысл его вопроса был вот в чем: взлетая, летчик при разбеге машины должен соразмерно с нарастанием скорости тянуть штурвал на себя, — иначе говоря, поднимать нос самолета. А кабина штурмана на новом бомбардировщике расположена в передней части фюзеляжа. Чем большую поместить в нее кладь, тем ощутимее будет нагрузка на руль высоты из-за нарушения центровки. При взгляде на массивную фигуру Пинчука невольно возникала мысль о том, что «поднимать» его Зубареву куда как тяжело. Вот Пономарев и подначивал.
