Джейн практически ничего не знала о Джонатане — Джимми не многое рассказал о своей семье. Все, что он говорил, не вызвало у нее ни интереса, ни подозрения. Хоулт задумчиво подперла щеку, рассматривая на снимке вздувшиеся вены на шее мужчины, и отложила фотографию на стол.
Синоа объясняла ей, что поляроидные снимки, сделанные одной и той же камерой, просто вычислить: мелкие частички пыли и песка, попавшие в механизм, оставляют на поверхности фотографии микроскопические царапинки и повреждения, своего рода отпечатки пальцев — уникальные и неповторимые знаки. За последний год Мария исследовала сотни снимков для Джейн, но ни один из них не совпал по «рисунку» с фото Киннесона. Даже если повезет с этим, порнографическим, Хоулт не сможет использовать его в суде. Однако сейчас это не имело особого значения — если и здесь не окажется совпадения, она закроет дело.
Джейн взяла бокал и сделала большой глоток. На удачу! Надо только отдать снимок Марии — только ей Хоулт по-настоящему доверяла. Синоа не станет докладывать Дифенбахеру или доктору Чакабарти, начальнику лаборатории. Конечно же, она зарегистрирует поступивший заказ, но сделает это так, чтобы никто не догадался о сути исполняемой процедуры. Синоа очень серьезно относилась к формальностям и обладала добродетелью истинной католички, чья вера отличалась искренностью, но не выставлялась напоказ.
Хоулт аккуратно вернула фотографию обратно в сумку. Она не верила, что Джимми мог так нагло обмануть ее со снимками жертв Яйца, а это означало одно из двух: либо он сам ошибся, либо действительно видел их. Прямо за окном сверкнула молния, но Хоулт даже не вздрогнула. Завтра же она отдаст снимок Марин, а потом наведет справки о докторе Гейдже.
— Ты не поверишь, кто мне сейчас звонил, Мак! — Акула вышел из офиса, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку. Его тяжелые шаги раздавались по всему коридору. Сегодня не намечалось никаких мероприятий. — Мак?!
Приятель Акулы в одиночестве сидел за стойкой бара, пил лимонад и смотрел телевизор. Гром сотрясал стекла, и Акула ежился, словно мерз на улице под проливным дождем. Хоть на шее у него и были вытатуированы молнии, на самом деле он ненавидел шторм. Во время бури Акула чувствовал себя маленьким и уязвимым. Он ткнул пальцем в экран, на котором кривлялся Робин Уильямс.
— Робин Уильямс — еврей. Ты в курсе? — спросил Акула.
— У него не еврейская фамилия, — спокойно ответил Маклен, не отрывая взгляда от экрана.
