— Ты, малец, чей такой? — приветливо спросил дядя.
— Зэ-а РСФСР Баренцевой О-Эс, — ответил Нилушка.
Этот дядя ни малейшего страха у него не вызывал.
— Ишь ты! — с уважением протянул дядя. — А кем быть хочешь, когда вырастешь?
— Пожарником! — убежденно ответил Нилушка. Большому дяде этот ответ понравился чрезвычайно.
— Наш человек! — умиленно сказал он и протянул большую крепкую ладонь, которую Нилушка смог обхватить только двумя ладошками одновременно. — А я дядя Вася. Поглядеть хочешь?
— Что поглядеть? — не понял Нилушка.
— Ну, сцену. Представление.
— Ага.
— Пошли. Только там тихо надо.
И они на цыпочках вышли в кулисы, где специально для дяди Васи было поставлено кресло с прямой спинкой. Отсюда была видна почти вся сцена — только не как из зала, а сбоку. На сцене пели и плясали, а в противоположной кулисе, не обращая никакого внимания на окружающую суету, стоял человек в наушниках и меланхолично жевал длинный бутерброд. Нилушка забрался на колени к дяде Васе и стал смотреть на человека с бутербродом.
Мама разыскала его лишь после окончания дневного спектакля, крепко отругала, досталось и дяде Васе. Всю дорогу до дома она сердито молчала. И больше сына с собой в театр не брала. Он и не напрашивался. Там все играют музыку и поют — этого добра ему и дома хватает!
Если раньше ему строжайше запрещали выходить во двор без присмотра взрослых, то теперь, наоборот, норовили выставить при каждом удобном случае.
— Что сидишь сиднем?! — прикрикивала бабушка. — Иди-ка погуляй.
Но особого желания не возникало. Чистенькая добротная одежка, толстые щеки, кругленький животик, а главное, занятия музыкой и французским, мягко говоря, не прибавляли ему популярности среди дворовых мальчишек. Играть его принимали нехотя, в войнушку убивали первым, обзывались:
— Парле-франсе пирамидон!
— Зато у меня папа летчик! — наливаясь краской гнева, кричал он.
— И где он, твой летчик? — ехидно спрашивал Валерка, главный предводитель, уже щеголявший в пионерском галстуке. — Видали мы таких летчиков! Летал-летал, на мамку приземлился, Пирамидона сделал и дальше полетел!
Даже гермошлем, который он, нарушив бабушкин запрет, потихоньку вытащил с антресолей и на собственной голове вынес во двор, вызвал у мальчишек лишь очередную порцию дразнилок:
— Жиро-мясо-комбинат, шпиг-сарделька-лимонад! В самолет заберешься, он под тобой сразу развалится!
Особенно старался Валерка — ревниво блюл свое исключительное право называться родственником героя: его старший брат учудил по пьянке что-то очень героическое и загремел в тюрьму. И то сказать — брата Валеркиного знают и видели все, а вот Нилова папу — никто. Будто он сам его придумал.
