Я опомнилась в сумерках, в глубине бурелома. Руки и лицо были в крови, я не различала, где своя, где чужая… Осторожно подняв сосуд, разняла две половины, ожидая, что изнутри вырвется огненный смерч и поглотит всех и вся.
Но ничто не нарушало лесной тишины. Из сосуда выпало крохотное, ослепительно белое зерно. Выпало и пропало в траве.
Тщетно заглядывала я внутрь — сосуд был пуст. Я отбросила металлическую скорлупу, обманувшую мои надежды, и побрела прочь.
Война с зелеными рыцарями длилась недолго. Уже к середине дня жалкие остатки войск владыки были рассеяны по лесам. Там же прятались и женщины с детьми. Завоеватели не трогали их, но всех, на ком блестела броня лат, истребляли беспощадно. Никто не знал лучше меня окрестности замка — я спаслась. Даже самые хитроумные машины зеленых рыцарей не могли помочь им отыскать моих убежищ, которые я постоянно меняла. Наверное, я осталась единственной из могущественного войска великого владыки.
Униженная постоянным бегством, едва живая, я жаждала мести.
Рассудок мой был потрясен, душа стала, как раскрытая рана, и, чтобы унять боль, я должна была убивать.
Дочь жестокого владыки, я стала жестокой воительницей.
Я научилась отыскивать такие места в доспехах врагов, которые могла пронзить металлическая стрела — и ни разу не дала промаха.
Я была вездесуща и неуловима, я превратилась в осу, жалящую великана. И пока он нагибался, с удивлением рассматривая место укуса, мое жало было готово поразить его неповоротливое тело в другом месте. Эти мелкие укусы не могли убить, но могли довести до бешенства.
В конце концов за мною стали охотиться, как за кровожадным зверем. Меня преследовали отрядами и поодиночке, подстерегали в засадах, устраивали смертельные ловушки на лесных тропах. Только странное, необъяснимое предчувствие опасности спасало меня от гибели.
Однажды, уходя от погони, я оказалась неподалеку от бурелома, где прятала когда-то заветный сосуд. Оглядевшись, я не узнала знакомого места.
Там, где громоздились полусгнившие стволы, теперь вздымало над лесом мощную бугристую крону никогда не виданное мною дерево-исполин. Круто изгибаясь, толстые канаты его ослепительно белых обнаженных корней вгрызались в землю. Листва на дереве-гиганте была темной, почти черной, и время от времени вздрагивала, словно какая-то невидимая чудовищная рука сотрясала его.
Что-то холодное и скользкое коснулось моей ступни. Я опустила глаза и вскрикнула от ужаса — хвост длинной, в руку толщиной змеи обвивал мои сандалии. Змею, казалось, покрывала не чешуя, а гладкая белая кожа.
