И поднялся. Гремя доспехами и оружием, телохранители кинулись расчищать ему путь в тесно заполненном зале. Придворная знать стала постепенно рассеиваться. Наши необычные гости отправились в отведенные им покои, где должны были скоротать время до начала вечернего пиршества.
И лишь один из зеленых рыцарей — тот что так необычно подшутил над горбуном, медлил; едва заметно усмехаясь, он не сводил с меня своих удлиненных глаз.
— Улыбнись ему! — бросил отец, проходя мимо. — Помни об этикете.
Я повернулась к чужеземцу и состроила легкую гримаску, которую лишь при большом воображении можно было принять за улыбку. Зеленый гость был тут ни при чем. Я ненавидела принятый в замке этикет.
Но глаза незнакомца восхищенно засияли. Со счастливым видом раскланявшись, он поспешил вслед за товарищами. Похоже, этот рыцарь простодушен. Если и остальные так же наивны, непросто им будет найти общий язык с отцом. Простодушие не из тех добродетелей, которые в почете у великого владыки. Он любит повторять, что хитрость — мать мудрости, и что без вероломства не одолеешь врага.
Вечером меня ожидала пытка — многочасовой ритуал облачения в праздничное платье. Это весьма сложное и богато украшенное сооружение теснило грудь и сковывало движения, но без него нечего и думать показаться перед глазами празднично разодетых вельмож. Этикет! Терпеть не могу его условностей, ненавижу эти ярко подсвеченные факелами придворные спектакли, когда юные и стареющие красавицы жеманно склоняются перед креслом отца, проплывая мимо в до непристойности медленном танце. С какой готовностью выставляют они напоказ обнаженные плечи и руки, осыпанные блестками из толченого звездного камня, как похотливо блестят их глаза с веками, подведенными пурпурным корнем…
Со скрытым наслаждением топчу я длинные шлейфы изысканных одеяний, словно невзначай цепляю семенящие подле меня крохотные ножки, с радостью наблюдая, как их хозяйка, теряя элегантную напыщенность и драгоценные заколки, летит наземь под ахи и охи присутствующих.
Холодная, словно прикосновение клинка, пустота сжимает мое сердце с первыми тактами придворной музыки, и тихое бешенство закипает в груди при виде придворных, заученно, словно заводные куклы, повторяющих движения танца. Ненавижу их вечно подобострастные, налитые тайной желчью взаимной неприязни потные лица, ненавижу фальшивую радость вечерних празднеств в замке.
— …Веселье не тронет сердца той, которая хотела бы сбросить оковы праздничных одежд и скакать на верном эльфаузавре сквозь ночь, когда так пьяняще пахнут травы и влажный ветер бьет в лицо… — раздался голос за моей спиной.
