— Полотенце, — вставил Филипп и с улыбкой пояснил: — Они вспоминали, как это будет по-английски. Говорят, что в ванной для тебя есть свежие полотенца.
— Спасибо. Gracias.
Вокруг тут же засияли улыбки.
Николь смущенно проскользнула в соседнюю комнату и включила свет, нащупав рычажок слева от двери.
Справа стояла очень красивая ванна на ножках-лапах, рядом был крохотный закуток с унитазом и раковиной; в шкафчике над ними обнаружились несколько бордовых полотенец, бутылочка с чем-то напоминавшим шампунь и большой ароматный брусок мыла, завернутый в тисненую бумагу с изображением танцовщицы фламенко.
Вдыхая нежный аромат, Николь перенесла находки к ванне и повернула вентиль. Раковина была чистой: видимо, человек, который так странно приветствовал Хосе Луиса, регулярно наводил здесь порядок — на случай, если убежище понадобится. Девушка очень хотела сказать «спасибо» хозяину дома, но еще большую благодарность испытывала к Филиппу — за доброту и предложение искупаться.
«Доброту? Брось, Ники. Тут что-то большее, вы оба это чувствуете».
Она заткнула слив резиновой пробкой, пустила воду и стала ждать, постоянно роняя голову на грудь.
«Надо бы осторожней, а то засну прямо в ванне».
Из соседней комнаты долетало пение: сначала то поднимался, то опускался один голос, потом ему вторили остальные. Снова один… снова несколько.
«Заклинания».
Что-то в глубине ее души откликнулось на ритм нежной скорбной мелодии. Николь понимала, что сердцем — даже кровью — знает эти ноты и эти слова.
«Каоры жили в католической Франции. Неужели я, как Холли, умею погружаться в такое далекое прошлое?»
С этими мыслями она стянула с себя грязную одежду, осторожно ступила в ванну и негромко застонала, чувствуя, как теплая вода уносит боль из напряженных мышц. Уже нельзя было точно припомнить, когда в последний раз ее измученное тело по-настоящему расслаблялось.
Николь лежала, закрыв глаза, слушала пение и вспоминала те счастливые дни, когда мама была жива: недавно открыв для себя магию, по вечерам они вдвоем стали благословлять домочадцев. Девушка мечтала, что роман матери с Майклом, наконец закончится, а между родителями с ее помощью снова вспыхнут чувства.
«…и я смогу исправить Илая. Я так его любила».
По щекам потекли слезы. Николь впервые за долгое время дала волю чувствам и окунулась в свое горе: мамы больше не было.
«Мне так не хватает Аманды. И Холли. И кошки. Ох, как я тоскую по моей Гекате».
Она уже клевала носом, грезы уносили ее все дальше и дальше… ближе к воде… по реке… Николь была Хозяйкой Острова, которая не смела, смотреть на пленника: один взгляд, и сойдешь с ума от того, насколько он безобразен.
