Виновники поломки бросили им канат. Его закрепили на корме, но все попытки сняться с мели с помощью буксира окончились ничем.
— Все в воду! Все в воду, канальи! — кричал Прещепенко, бегая по палубе.
Нехотя снимая сапоги, солдаты переваливались через борт и почти по грудь погружались в холодную воду. Михнев бегал вдоль борта и показывал, где кому встать.
— Раскачивай! — скомандовал он. — Дружно, раз! Еще раз!
Развернувшись, медленно подходила к месту аварии баржа командира батальона. С нее тоже бросили канат. Михнев поймал и закрепил его. И вот уже гребцы двух барж пытаются помочь севшим на мель.
Игнат Тюменцев и Кузьма Сидоров сидели рядом, за одним веслом.
— А ну, Игнат, не жалей силенки, — приговаривал Кузьма, — а то придется с той баржи груз на себе таскать.
Наконец корма севшего на мель судна шевельнулась и медленно поползла. Линейцы в воде еще дружней продолжали раскачивать свою баржу.
— Ой, братцы, судорога у меня ногу тянет, — пожаловался один из солдат.
— Ничего, терпи, знай качай!
— Братцы, и вторую тянет. Утопну я.
— Ваше благородие, тут у него судорога…
В это время тронулся и пополз на глубину нос баржи.
— Пусть залазит! — разрешил подпоручик.
Солдат попытался вскарабкаться на борт, но сам не смог. Его подсадили соседи, на борту подхватил юнкер Михнев.
— Оттирай ноги-то, — сказал он. — Это бывает. Вода вон совсем еще студеная.
И вот баржа опять на глубине. Сменили рулевое весло. Сушиться гребцам некогда, надо наверстывать упущенное время. Снова взлетают вверх и падают в воду, окатывая борта брызгами, тяжелые весла. Подпоручик Прещепенко опять в добром настроении, раскурил трубку, взял гитару:
Кольцо души-девицы
Я в море уронил… —
поет он. А солдаты посмеиваются: «До моря далеко. Зато Амур — вот он. В Амур-то сподручнее ронять колечко. Эх ты, служба солдатская. А еще над «Шилкой» смеялись, братцы. Этак-то она нас и вправду догонит».
В полдень вдали, на высоком левом берегу, показались крест и стоящий у берега генеральский катер. Албазин… Здесь назначена была остановка на обед.
Пока варили похлебку, вытесывали и ставили столб с надписью «Албазин», Дьяченко пошел по прибрежному валу — бывшей стене укрепления. Поручик Венюков уже измерял его и набрасывал план старой крепости.
— Поработали служилые люди, — оживленно заговорил он, — длина каждой стены около сорока сажен, а толщина у основания четыре сажени. А вот на этом холме у них, по-видимому, стояла батарея. Отсюда хорошо было стрелять поверх стен. И, может быть, как раз с этого места посылал свои ядра прославленный пушкарь-албазинец Алешка Наседкин. И посмотрите, капитан, — Венюков раздвинул сапогом бурьян, — более чем полтора века прошло, а до сих пор виден след пожара.
