в более дорогие районы. И дай им бог. До развода Вернон жил в Лондоне. Теперь у него была спокойная работа, съемная квартира, и детей он получал раз в две недели. Когда они подрастут, им тут, скорее всего, станет скучно, начнутся снобистские замашки. Но пока они в восторге от моря — бросают в него камушки и хрустят чипсами.
Когда она принесла счет, он сказал:
— Давайте отсюда сбежим и поселимся в шалаше.
— Я не мыслю, — ответила она, отрицательно покачав головой, точно поверила в искренность предложения. О, это старое доброе английское чувство юмора — иностранцам трудно к нему привыкнуть.
У него было несколько дел, связанных с арендой (заезды жильцов, косметический ремонт, жалоба на сырость), а потом он поехал оформлять продажу дома (тоже на побережье, но севернее), поэтому в следующий раз попал в «Окунек» лишь через несколько недель. Съел пикшу с картофельным пюре и прочел газету. Какой-то городок в графстве Линкольншир вдруг стал наполовину польским, столько там иммигрантов. Автор статьи утверждал, что нынче по воскресеньям в храмах больше католиков, чем англиканцев, — форменное засилье из Восточной Европы. Ну и что с того? Поляки, которых он знал, Вернону даже нравились — каменщики, штукатуры, электрики. Умелые, грамотные; если что обещали — делали, на таких можно полностью положиться. «Давно пора дать пинка под зад нашим хваленым английским строителям», — подумал он.
День был ясный, солнце висело над самым морем, било в глаза. Март подходил к концу, и близость весны ощущалась даже в этой части побережья.
— Сплавать не надумали? — спросил он, когда она подавала счет.
— О, нет. Не плаваю.
— Вы, вероятно, полька.
— Меня зовут Андреа, — ответила она.
— Мне, в сущности, все равно, какой вы национальности.
— Мне тоже.
Беда в том, что заигрывать он и раньше не очень умел, вечно допускал какую-нибудь бестактность. А после развода и вовсе разучился, ибо заигрывал без души. Где была его душа? Оставим этот вопрос на завтра. Закончим сначала про заигрывание. Уж он-то знал, каким огнем вспыхивают глаза женщины, когда допустишь бестактность. «Ты откуда такой?» — говорит ее взгляд. В любом случае, заигрывание — парный танец. Да и староват он уже для него. Тридцать семь, отец двоих детей — Гари, восемь, и Мелани, пять. Так напишут газеты, если однажды утром его тело выбросит волнами на берег.
— Я агент по недвижимости, — сказал он. Еще одна фраза, после которой заигрывание обычно можно сворачивать.
