Штурм Пьяченцы, во время которого впервые в Италии были в полной мере использованы возможности артиллерии, весьма укрепил репутацию Сфорца, однако последовавшее вслед за ним ужасающее разграбление города, во время которого по его приказанию щадили лишь монастыри и церкви, заставило трепетать перед его именем. После этого Пьяченца долгое время оставалась безлюдной, и в конечном счете ее пришлось заселять насильственными мерами. Бьянка Мария являлась вдохновительницей всех политических действий своего мужа в течение этого периода: она прекрасно знала Милан и самих миланцев, поэтому Сфорца постоянно обращался к ней за советом. В 1448 году ей снова пришлось продемонстрировать свою храбрость в сражении. Она находилась в Кремоне, которой угрожало нападение венецианцев. Двадцатитрехлетняя герцогиня возглавила отряд горожан и верхом на лошади повела их в бой, а когда некий венецианец издал боевой клич «Марко! Марко!»[21], она метнула в него свое копье, попав ему прямо в рот с такой силой, что тот упал замертво. Воодушевленные ее примером жители Кремоны сражались до тех пор, пока не нанесли врагу тяжелое поражение. Сфорца заставил отступить венецианскую флотилию, разбив ее при Лоди, и в том же 1448 году одержал победу в битве при Караваджо, которая, по словам Рекотти, была самой значимой из сражений этого века. Благоразумие, осмотрительность и невозмутимое спокойствие Сфорца были, по свидетельству Сорио, почти сверхчеловеческими, когда его внезапно атаковала огромная венецианская армия. У Сфорца не было времени даже надеть все свои доспехи. Среди 30 000 пленников оказались три венецианских военачальника и два гражданских проведитора[22]. Рядовых пленников разоружили и выпустили на свободу, поскольку их невозможно было прокормить, а их количество было угрожающим; остальных ввели в Милан под охраной на радость всему городу. Добыча была огромной.
Тем не менее власти встретили эту победу не столько с радостью, сколько с ужасом. Они сразу же затеяли интриги против победоносного военачальника. Сфорца не питал никаких иллюзий. С тем же холодным расчетом, который помог ему выиграть битву, он намеревался использовать свой успех с выгодой для себя. Он понимал, что стал теперь слишком могущественным для подчиненного и что каким бы властям он ни служил, те приложат все усилия, чтобы уничтожить его, как только он перестанет быть для них полезным. Его единственная надежда состояла в том, чтобы установить свою собственную власть над Миланом.
