– Я полагаю, они пользуются сетью или чем-нибудь, но я абсолютно уверена, они так не делают.
– Как? – потребовал он ответа.
– Так, как вы – подкрадываетесь к ней в ее родном водяном доме, обманываете ее, пряча крючок в этой несчастной пушистой штуке, а затем выдергиваете бедную рыбку из ее семьи и бросаете на берег умирать. Это совершенно бесчеловечно! – сказала она и нервно одернула юбки.
Лорд Марчмэн, нахмурившись, смотрел на нее с недоверием, затем тряхнул головой, как бы пытаясь прояснить свои мысли. Через несколько минут он повел ее домой.
Элизабет заставила его нести корзинку с рыбой с другой, не со своей стороны. А когда это, казалось, не смутило беднягу, она потребовала отставить руку в сторону, – чтобы корзина оказалась еще дальше от ее персоны.
Элизабет ничуть не удивилась, когда лорд Марчмэн, извинившись, удалился до ужина и оставался мрачным и задумчивым в течение всего невеселого застолья. Она, однако, заполняла паузы, с увлечением описывая разницу между французской и английской модой и рассуждая, насколько важно пользоваться перчатками из наилучшей козлиной кожи, затем развлекала его подробным описанием каждого платья, которое видела и могла вспомнить. К концу ужина лорд Марчмэн выглядел ошарашенным и сердитым; Элизабет немного охрипла и весьма взбодрилась духом.
– Я думаю, – сказала Берта с гордой улыбочкой, оставшись наедине с Элизабет в гостиной, – он сейчас по-другому смотрит на предложение, миледи.
– Я думаю, за обедом он прикидывал, как бы попроще меня убить, – сказала Элизабет, хихикнув.
Она собиралась еще что-то сказать, когда дворецкий прервал их, объявив, что лорд Марчмэн желает побеседовать наедине с леди Камерон в своем кабинете.
Элизабет приготовилась к еще одному поединку остроумия, – или глупости, – подумала она, улыбаясь про себя, и послушно последовала за дворецким через темный в коричневых тонах холл в огромный кабинет, где с правой стороны за письменным столом в темно-бордовом кресле сидел граф.
– Вы желали видеть… – начала она, входя в кабинет, но что-то рядом на стене коснулось ее волос.
Элизабет повернула голову, ожидая увидеть висящий там портрет, а вместо него перед ее глазами оказались клыки огромной кабаньей головы. На этот раз вырвавшийся крик был совершенно непритворным, хотя его вызвала неожиданность, а не страх.
– Он совершенно мертв, – сказал граф с усталой безнадежностью в голосе, глядя, как она, зажав рот рукой, отшатнулась от его самого ценного охотничьего трофея.
