– Этот ублюдок и распространяет эти истории, – вышел из себя Роберт на следующий день, когда разговоры дошли до его слуха. – Он пытается обелить себя, говоря, что ты послала ему записку, назначая свидание в оранжерее, что ты преследовала его. Знаешь ли, ты не первая женщина, которая потеряла из-за него голову. Просто ты самая молодая и самая наивная. Только в этом году были Хариса Дюмонт и несколько других, чьи имена связывались с ним. Однако ни одна из них не оказалась столь неискушенной, чтобы вести себя с такой постыдной неосторожностью.
Элизабет чувствовала себя слишком униженной, чтобы спорить и отрицать. Теперь, не находясь больше под влиянием чувственного магнетизма Яна Торнтона, она поняла, что его поведение, как оно виделось сейчас, было как раз таким, какого можно было ожидать от бессовестного распутника, задавшегося целью ее соблазнить. Всего лишь через несколько часов знакомства он заявил, что почти влюблен в нее и хочет на ней жениться, – точно такую же невероятную ложь будет говорить жертве любой распутник. Она прочитала достаточно романов о том, как охотники за приданым и распутные повесы, чтобы соблазнить, часто уверяют девушку в своей любви, когда все, что им нужно, – это одержать еще одну победу. Считая себя полной идиоткой, Элизабет думала о нем, как о жертве несправедливых общественных предрассудков.
Теперь слишком поздно она поняла, что общественные предрассудки, которые исключили бы его из светского общества, существовали для того, чтобы защитить ее от таких мужчин, как он.
Однако у Элизабет не было много времени предаваться своему личному горю. Друзья виконта Мондевейла, узнав из газет о его помолвке, почувствовали в конце концов, что их обязанность передать счастливому жениху сплетни о женщине, которой он предложил руку и сердце.
На следующее утро он приехал в городской дом на Риппл-стрит и взял свое предложение обратно. Так как Роберта не было дома, Элизабет приняла его в гостиной. Один взгляд на скованную позу и сжатые губы жениха, и Элизабет почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
– Я надеюсь, из-за этого не будет неприятной сцены, – холодно сказал он без всякого вступления.
Не в силах говорить из-за душивших слез стыда и горя, Элизабет покачала головой. Он повернулся и направился к двери, но, проходя мимо нее, шагнул к ней и взял ее за плечи.
– Почему, Элизабет? – спросил Мондевейл, его лицо исказилось от гнева и сожаления.
– Почему? – повторила она, глупо желая броситься в его объятия, умоляя простить ее.
