Даже сейчас только от воспоминания о том, как он улыбался, каким сердечным был его взгляд из-под тяжелых век, ее бросало то в жар, то в холод.
Из большого зала на другом этаже доносилась музыка, и, наконец, Элизабет очнулась от грез и позвонила Берте, чтобы та помогла ей одеться.
– Что ты думаешь? – спросила она Берту через полчаса, сделав пируэт перед зеркалом, чтобы горничная – бывшая няня – могла ее рассмотреть.
Берта всплеснула пухлыми руками, отступив назад, с волнением разглядывая изысканный наряд своей сияющей молодой хозяйки, не в состоянии скрыть ласковую улыбку. Волосы Элизабет были собраны в элегантный шиньон на макушке, и мягкие локоны обрамляли лицо, в ушах сверкали серьги ее матери с сапфирами и бриллиантами.
В отличие от других платьев Элизабет, которые почти все были пастельных тонов и с высокой талией, это было голубое, цвета сапфира, намного необычнее и соблазнительнее старых. Полосы голубого шелка стекали с плоского банта на ее левом плече и опускались до пола, оставляя другое плечо обнаженным. Несмотря на то, что платье было всего лишь прямым куском шелка, оно выгодно подчеркивало ее фигуру, обрисовывая грудь, и можно было догадываться, какая тонкая талия скрывалась под ним.
– Я думаю, – наконец, сказала Берта, – удивительно, что миссис Портер заказала для вас такое платье. Оно ни капельки не похоже на другие ваши платья.
Элизабет взглянула на нее с веселой заговорщической улыбкой, натягивая перчатки цвета сапфира, которые закрывали руки выше локтей.
– Это единственное, которое не выбрала миссис Портер, – призналась она, – и Люсинда тоже его не видела.
– Не сомневаюсь.
Элизабет снова повернулась к зеркалу и нахмурилась, изучая свое отражение.
– Другим девушкам едва ли есть семнадцать, а мне будет восемнадцать через несколько месяцев. Кроме того, – объяснила она, взяв браслет с сапфирами и бриллиантами, принадлежавший ее матери, и застегивая его поверх перчатки на левом запястье, – как я пыталась объяснить миссис Портер, платить столько за платья, которые нельзя носить на следующий год, – зря тратить деньги. Это платье я смогу носить, даже когда мне будет двадцать.
Берта сделала большие глаза и покачала головой, от чего затряслись ленты на ее чепце.
– Сомневаюсь, что виконт Мондевейл захочет, чтобы вы надевали одно и то же платье больше двух раз, не говоря уже о том, что позволит вам износить его, – сказала она, наклонившись, чтобы расправить подол голубого платья.
