Шесть месяцев она была моей, потом, однажды утром, она мне сказала, что решила вернуться в Персию и что больше я ее не увижу. Я плакал, рыдал, повторяя:
"Ты никогда меня не любила". И она отвечала мне с кротостью: "Да, это правда, мой друг. Но сколько других женщин, любивших вас больше, чем я, не могли дать вам того, что вы получили от меня. Так будьте же мне благодарны. Прощайте". Два дня я находился между отчаянием и состоянием полного безразличия. Затем, подумав о спасении души, я поспешил к вам, отец мой. Вот я стою перед вами: очистите, возвысьте, укрепите мое сердце! Я все еще люблю ее!
Я умолк. Г-н Сафрак, опустив голову на ладонь, был погружен в раздумье. Наконец он прервал молчание:
— Сын мой, все это подтверждает мое великое открытие. Вот когда должна смириться гордыня нынешних скептиков. Выслушай меня. Мы, как и первые люди, живем в дни чудес. Слушай, слушай же! У Адама, как я тебе сказал, была первая жена, о которой Библия умалчивает, но о которой говорит Талмуд. Ее звали Лилит. Созданная не из ребра его, но из той же глины, из которой возник он сам, она не была плотью от плоти его. Она захотела разлучиться с ним. Он жил еще в невинности, когда она покинула его и ушла в те края, где много лет спустя поселились персы, а в те времена их населяли преадамиты, более светлые разумом и более прекрасные, чем люди.
Таким образом, она не была причастна к поступку нашего праотца и не была запятнана первородным грехом. Поэтому ее не коснулось проклятье, поразившее Еву и ее потомство. Она свободна от скорби и смерти. Лишенная души, которая нуждалась бы в спасении, она неспособна ни к добродетели, ни к пороку. Что бы она ни делала, она не творит ни добра, ни зла.
Ее дочери, происшедшие от таинственного союза, бессмертны, как и она, и, подобно ей, свободны в своих поступках и мыслях, ибо они не могут ни возвыситься, ни унизиться перед лицом бога. Да, мой сын, я вижу ясно по некоторым признакам: создание, заставившее тебя пасть, эта Лейла — одна из дочерей Лилит. Молись, завтра я приму твою исповедь.
Он с минуту подумал, затем, достав из кармана какой-то листок бумаги, снова заговорил:
— Поздно вечером, после того как я пожелал тебе спокойной ночи, почтальон, которого задержал глубокий снег, доставил прискорбное для меня письмо. Наш первый викарий мне пишет, что книга моя опечалила монсеньора и омрачила ему радость предстоящей поездки в Кармел. Это сочинение, добавляет он, полно легкомысленных утверждений и взглядов, давно уже осужденных учеными-богословами. Его высокопреосвященство не может выразить своего одобрения столь зловредным измышлениям. Вот что мне написали. Но я расскажу о случае с тобой монсеньору. Это докажет его высокопреосвященству, что Лилит существует и что это не мои пустые фантазии.
