— Отец мой, я покинул Лейлу, терзаемый угрызениями совести. Но на другой же день она пришла ко мне, и тут для меня началась жизнь, полная сладостных мук. Я ревновал к Полю, которого сам же обманывал, и страдал невыносимо. Не представляю себе, чтобы существовала страсть более унизительная, чем ревность, страсть, наполняющая душу более гнусными видениями. Лейла не старалась даже лгать, чтобы успокоить меня хоть немного. Да и вообще ее поведение было непостижимо. Я помню о том, с кем говорю, и не позволю себе оскорбить слух самого почтенного из священнослужителей. Скажу только, что Лейла, казалось, была чужда той любви, которой она предоставляла мне наслаждаться. Но она вливала во все мое существо яд сладострастия.
Я не мог обходиться без нее и трепетал при мысли, что могу ее потерять. Лейла была совершенно лишена того, что мы называем нравственным чувством. Однако не следует думать, что она бывала злой или жестокой. Напротив, она всегда была очень нежной и ласковой. Она не была также лишена разума, но ее разум был иной, чем наш. Она мало говорила и отказывалась отвечать на все вопросы, касавшиеся ее прошлого. Она не знала ничего из того, что мы знаем. Зато она знала многое такое, что нам неведомо.
Выросшая на Востоке, Лейла помнила множество индусских и персидских легенд, которые она пересказывала певучим голосом и с бесконечной грацией. Когда я слушал, как она рассказывала о дивной заре мира, мне казалось, что она была современницей юности Вселенной. Однажды я ей об этом сказал.
Лейла ответила мне, улыбаясь: "Я стара, это правда". Г-н Сафрак, по-прежнему облокотясь о камин, уже некоторое время не сводил с меня глаз, выражая своей позой живейшее внимание.
— Продолжай, — сказал он.
— Много раз, отец мой, я спрашивал Лейлу о ее религии. Она отвечала мне, что у нее нет никакой и что она не нуждается в религии; что ее мать и сестры были дочерьми божьими и, несмотря на это, не соблюдали никаких религиозных предписаний. Она носила на груди медальон со щепоткой глины, которую, по ее словам, она свято хранила из любви к матери.
Едва я произнес эти слова, как г-н Сафрак вздрогнул, побледнел, быстро шагнул ко мне и, схватив меня за руку, почти крикнул мне в ухо:
— Она сказала правду! Я знаю, я теперь знаю, кем было это существо. Ари, твой инстинкт не обманул тебя. Это не была женщина. Прошу тебя, продолжай.
— Отец мой, я почти закончил. Увы, из любви к Лейле я расторг свое обручение и предал моего лучшего друга. Я оскорбил бога. Узнав об измене Лейлы, Поль от горя чуть не лишился рассудка. Он грозил убить ее, но она кротко ему ответила: "Попытайся, мой друг: я рада была бы умереть, но не могу".
