Андрон Непутевый | страница 13



— Моя душа!

Взял голубь белый душу старую, много нагрешившую, — стала она белой снежинкою от белого голубя. Улыбнулись губы у Сенина-старика радостью несказанной, да так и осталась улыбка на мертвых губах:

"Простил господь".

20

Поют девки с бабами, горя не чувствуют.

Или глаза другие у них — видят только веселое, или совсем нет такого горя, чтобы не петь.

Выгрузил Максим Иваныч сорок пудов по приказу исполкомскому, думал: ахнет Рогачево село вместе с хозяином.

Нет!

Выгрузил Трифон Самойлович пятьдесят пудов по приказу исполкомскому, думал: ахнет Рогачево село вместе с хозяином.

Нет!

Увезли Лукьян Лукьяновича в дом принудительный, думал: солнце светить перестанет, а солнце светит по-прежнему. Дождь идет, звезды по ночам горят, месяц сторожем ходит: над полями, лесами, над селами дальними, над деревнями ближними.

Девки домой не заходят, и бабы домой не заходят. Чужая баба к чужому мужику прижимается, чужой мужик чужую бабу держит под полой до вторых петухов.

Легли в переулочках тропы в два следа.

Пообтерлись плетни на задворьях в две спины. Приумялась трава под плетнями в одну спину.

Девкин след.

Молодого парня след.

Хороши яблоки в своем саду, в чужом еще лучше.

Ничего не поделаешь.

Москва — город, Казань — город, Самара — город.

Рогачево — село, Худоярово — село.

В Москве, слыхать, недовольны, в Казани, слыхать, недовольны. В Рогачеве — котел кипит.

Берегись, Андронова коммуна!

Сотнями зубов будут рвать.

Сотнями рук будут бить.

Мало.

Сотнями ног будут топтать.

И этого мало.

На огне живыми сожгут.

К лошадиному хвосту привяжут.

По полям, по горам, по оврагам будут волочить, изуродованных.

Берегись, Андронова коммуна!

Помянутся тебе и Черемушкины восемь досок, взятых на общую пользу. Помянутся и девяносто пудов, выгруженных по приказу исполкомскому. Ударит колокольня в большой колокол, ударит и в маленькие колокола. Разлетятся от ударов голуби перепуганные, рассыпятся во все стороны воробьи ошарашенные. Упадет замок, Андроном повешенный, растворятся двери церковные, Андроном запертые. Возрадуются угодники, ликом почерневшие. Наденет батюшка ризу пасхальную, наденет дьячок новый стихарь. Поднимет батюшка кадило зажженное, возгласит голосом, давно не слыханным:

— И во веки веков!

Покроет Рогачево село вместе с дьячком.

— Аминь!

И будет, как прежде.

Сцену в батюшкином дому разломают, доски попорченные Черемушкину отдадут, станут минувшее вспоминать.

— В каком году?

— Было и не было!

Кипит котел в Рогачеве селе.