Кончается!.. Невольно рвется стон, —
Так тяжело, так страшно это слово!
Оно звучит, как погребальный звон
Иль как набат, рокочущий сурово
В молчаньи ночи, возвестивший нам
Пожара дым, бегущий к небесам…
Любовь, и жизнь, и славу отравляя,
Нередко нас преследует оно,
Зияет нам, как бездна роковая,
Все вечностью, все тайнами полно…
Ужасное таинственное слово!
Оно старо, но вечно будет ново —
Мы видим пир: беспечны и светлы
Ликуют гости, зал блестит огнями,
Ласкают взор накрытые столы
И винами, и яством, и плодами.
Веселый смех и гам со всех сторон,
И хрусталя дрожащий перезвон.
Но поздно! Зал редеет понемногу.
Смолкает шум. Как пестрые шмели,
Стремятся гости к тесному порогу…
Вот спешно слуги в звучный зал вошли, —
Метут полы, проворно гасят свечи…
Темнеет зал; беседы, тосты, встречи —
Волнуяся, сверкает море нив,
Журчат ручьи, пестро цветут долины;
К сиянью дня вершины обратив,
Листвой трепещут робкие осины;
И дружных птиц залетная семья
Поет восторг и сладость бытия.
Проходит май; за ним уходит лето,
И острый серп уносит злак долин…
Обожжена, безмолвна и раздета,
Дуброва спит… Лишь с дремотных вершин
Последний лист, кружася, упадает
На мокрый мох… И ветер напевает:
Наш нежный друг волнуется, живет,
Пленяет нас открытою душою;
Мечтает он, а дерзостный недуг
К нему ползет голодною змеею.
И наконец, обвив его кругом,
Томит и жжет горячечным огнем.
Спешите вы к одру больного друга,
Его приют безмолвен и уныл.
Открыта дверь, чуть шепчется прислуга,
Душистый мускус воздух напоил.
Больной лежит и с хриплым шумом дышит,
Вы вздрогнули, — ваш слух невольно слышит:
Земля цветет… Бесстрастные века,
Сметая все, меняют поколенья.
Так в небесах меняют облака
