И Гарри принялся переводить:
— "Не сказал ли один из сочинителей ваших: "Дети Адамовы трудятся ныне, как некогда трудился он сам, у древа познания добра и зла, сотрясая ветви его в надежде достигнуть плода, а древом жизни пренебрегая". О, слепое поколение! Ведь именно древо познания, к которому привел вас змий…" — Тут мальчику пришлось остановиться, так как конец страницы был уничтожен огнем; и, обращаясь к стряпчему, он спросил: — Читать еще, сэр?
Стряпчий сказал:
— Мальчик не так прост, как кажется; кто знает, не смеется ли он над нами?
— А мы сейчас позовем Ученого Дика, — воскликнул, смеясь, капитан и, выглянув в окно, окликнул проходившего мимо солдата: — Эй, Дик, ступай-ка сюда, нам нужна твоя помощь!
На зов явился плотного сложения человек с широким добродушным лицом и отсалютовал своему начальнику.
— Скажите нам, Дик, что здесь написано? — обратился к нему стряпчий.
— Моя фамилия — Стиль, сэр, — сказал солдат. — Я Дик для моих друзей, но среди них я не знаю ни одного, который принадлежал бы к вашему сословию.
— Хорошо, Стиль.
— Мистер Стиль, будьте добры, сэр. Когда вы говорите с джентльменом, состоящим на службе в конной гвардии его величества, потрудитесь обходиться без фамильярностей.
— Я не знал, сэр, — сказал стряпчий.
— Откуда же вам знать! Вы, я полагаю, не слишком привыкли иметь дело с джентльменами.
— Полно болтать, прочти-ка лучше вот это, — сказал Уэстбери.
— Написано по-латыни, — сказал Дик, кинув взгляд на обгорелые листки и снова салютуя своему начальнику, — и взято из проповеди мистера Кэдворса. Тут он перевел отрывок почти слово в слово так, как это сделал Генри Эсмонд.
— Вот ты какой ученый, — сказал капитан мальчику.
— Верьте мне, он знает больше, чем говорит, — сказал стряпчий. — Я думаю, не прихватить ли нам его в карете вместе со старой Иезавелью.
— За то, что он перевел нам страничку латыни? — добродушно спросил капитан.
— Мне все равно, куда ни ехать, — сказал Гарри Эсмонд просто и искренне. — У меня никого нет.
Было, должно быть, что-то трогательное в голосе мальчика и в этом бесхитростном признании своего одиночества, ибо капитан бросил на него взгляд, исполненный ласкового сочувствия, а капрал, чья фамилия была Стиль, ласково положил ему руку на голову и произнес несколько слов по-латыни.
— Что он говорит? — спросил стряпчий.
— Да спросите вы у него самого! — воскликнул капитан.
— Я сказал, что и сам знавал в жизни горе и научился помогать в беде другим, а это не по вашей части, мистер Бумажная Душа, — сказал капрал.
