Другое письмо было от самого полковника Эсмонда к его кузену, где он упоминал о том, что к нему приезжал некий капитан Холтон и пытался подкупить его большими суммами денег, чтобы он перешел на сторону _известного лица_, при этом указывая, что глава дома Эсмондов принимает в последнем самое горячее участие. Но что он, со своей стороны, переломил шпагу, когда К. покинул родину, и не намерен более обнажать ее в этой распре. Что бы там ни было, а П. О. нельзя отказать в благородном мужестве, и он, полковник, видит свой долг, как и всякого англичанина, в том, чтобы поддерживать в стране мир и не допускать в нее французов; короче говоря, он не желает быть в какой-либо мере причастным к этим замыслам.
Об этих двух письмах, как и об остальном содержимом подушки, Гарри Эсмонду рассказал впоследствии полковник Фрэнк Эсмонд, тогда уже виконт Каслвуд; последний, когда ему показали это письмо, от души порадовался — и не без оснований, — что не принял участия в заговоре, который оказался столь роковым для многих замешанных в нем. Но в то время как происходили все эти события, мальчик, разумеется, ничего не понимал, хоть и был очевидцем многому; он мог лишь догадываться, что его покровитель и его госпожа попали в какую-то беду, по причине которой первому пришлось обратиться в бегство, а вторая была арестована людьми короля Вильгельма.
Завладев бумагами, спрятанными в подушке, офицеры продолжали свой обыск, но уже без особой тщательности. Они направились в комнату мистера Холта, следуя за учеником доброго патера, который, помня данные ему наставления, показал им место, где хранился ключ, отпер дверь и пропустил их в комнату.
Увидя полуистлевшие листки, они тотчас же радостно ухватились за эту добычу, и юного проводника немало позабавило озадаченное выражение, появившееся на их лицах.
— Что это такое? — спросил один.
— Написано на чужом языке, — сказал стряпчий. — Чему ты смеешься, щенок? — добавил он, поворотись к мальчику, который не мог сдержать улыбки.
— Мистер Холт говорил, что это проповеди, — сказал Гарри, — и велел мне сжечь их (что, впрочем, было чистой правдой).
— Проповеди? Как бы не так! Готов поклясться, что это доказательства измены! — вскричал стряпчий.
— Черт возьми! Для меня это все равно что китайская грамота, — сказал капитан Уэстбери. — Можешь ты прочесть, что тут написано, мальчик?
— Да, сэр, я немного знаю этот язык.
— Тогда читайте, сэр, да только, смотрите, по-английски, не то худо будет, — сказал стряпчий.
