Фурначев. Не могу, Иван Онуфрич, не могу. Здоровья я пожелал Леониду Сергеичу от глубины души, а пить не могу. Утром, знаете, натура не принимает.
Разбитной. Господа! я не могу больше! сердце мое совершенно переполнено… Будьте уверены, мой любезнейший Иван Онуфрич, что я со всею подробностью передам князю те приятные впечатления, которые доставило мне утро, проведенное у вас… Прощайте, господа! (Уходит.)
Дмитрий Иваныч провожает его за двери.
Сцена X
Те же, кроме Разбитного.
Фурначев (Хрептюгину). А за что же ты, любезный, меня обидел?
Хрептюгин. Помилуйте, ваше высокородие, извините!
Фурначев. Нет, ты скажи: кто статский советник и кто титулярный советник?
Живновский (в сторону). Да, брат, дал ты маху, Хрептюга!
Хрептюгин. Да уж помилуйте, ваше высокородие! язык просто сдуру, по течению речи сказал!
Фурначев. А язык надо сдерживать… на то, братец, голова человеку дана, чтоб язык сдерживать!
Доброзраков. Это правда, Семен Семеныч! Только я вам именно доложу, что Иван Онуфрич сневежничал больше от необразованности… не привык еще, знаете, в хорошем обществе жить… все ему и кажется, что кругом-то свиньи!
Живновский (в сторону). Заступился!
Хрептюгин (насильственно улыбаясь). Все шутит… ах, Иван Петрович, Иван Петрович! (Фурначеву.) Мы вашему высокородию за нашу провинность после трикраты послужим!
Фурначев. То-то «послужим»! ты смотри же, этого слова не забудь!
Дмитрий Иваныч (возвращаясь). Нет, каково говорит-то Леонид Сергеич, каково говорит! А еще удивляются, что княжна им интересуется! Да я вам скажу: будь я женщиной, да начни он меня убеждать, так я и бог знает чего бы не сделал.
Фурначев (с расстановкой). Мягко стелет, но жестко спать.
Живновский. Это правильно!
Фурначев. В голове-то у него ветер ходит! Ему, конечно, еще незнакома наука жизни, а ведь куда корни учения горьки!
Хрептюгин. Истинная правда, ваше высокородие, истинная правда!
Фурначев. Тоже приглашает к пожертвованию! А почем он знает: может быть, тот, которого он, по легковерности своей, считает Лазарем богатым, и есть тот самый убогий Лазарь, о котором в Писании сказано!>* (Краснеет и на секунду умолкает.) В чужом кармане денег никто не считал… Про то только владыко небесный может знать, что у кого есть и чего нет! А если и подлинно деньги есть, так они, быть может, чрез великий жизненный искус приобретены! (Умолкает.)
Наступает несколько минут тягостного безмолвия, в продолжение которого Живновский выпивает две рюмки водки.
