Разные люди собрались под Новый год у Кушкина. Пришли красные от мороза, оживлённые, весёлые. Предстояло ведь вкусно поесть и выпить. Но уже в прихожей их ждало разочарование. Здесь было полутемно: горела одна свеча, и та какая-то тусклая.
— Простите, — извинился перед гостями Александр Александрович. — У нас за неуплату отключили свет. Завтра включат обратно. Но вы раздевайтесь, раздевайтесь. Проходите, пожалуйста.
Потоптавшись в нерешительности, гости прошли в столовую. Здесь посреди стола коптила маленькая керосиновая лампа с треснутым, заклеенным обуглившейся коричневой бумагой стеклом. Стены тонули в темноте, но стол и всё, что стояло на нём, можно было разглядеть. Это была бутылка с мутной жидкостью, заткнутая вместо пробки куском кукурузной кочерыжки; блюдце с маленькими, ржавого цвета рыбёшками, скрюченными, как согнутые гвозди. В глубокой тарелке были тонко нарезанные ломти тёмного хлеба. А по бокам стола по числу гостей выстроились жестяные кружки и пустые консервные банки, которые, видимо, должны были заменить недостающую посуду.
— Вот так, — сказал Кушкин, — закуска небогата, конечно, но зато от всей души. Присаживайтесь!
Нет, ни сто из гостей не сел, хотя, кроме Кушкина, хлопотала и уговаривала гостей и Анна Михайловна.
— Это что же, надсмехательство?! — сказал самый знатный из приглашённых, хозяин соседнего дома. — Пошли, жена, отсюда, пока не стукнул комендантский час!
— Честь имею! — звякнул шпорами офицер.
В прихожей уже толпились все гости, хватая в темноте чужие пальто, чертыхаясь и переругиваясь между собой: ведь до комендантского часа оставались считанные минуты.
Ушли все. Нет, не ушли, а убежали.
— Ну что ж, — сказал Кушкин жене, — теперь ясно, к кому пришли эти люди — к нам или к нашему угощению. Вот что, Аня, я пойду ввернуть обратно пробки на электросчётчике, а ты позови нашу соседку.
…Кушкины встречали Новый год втроём — с Татьяной Матвеевной.
Без пяти двенадцать Анна Михайловна поставила на стол ещё тёплый, из духовки, пирог, а потом пили чай с конфетами.
Мутная жидкость осталась в бутылке — кукурузную пробку так и не вынули. Женщины не пили, а Кушкин сказал:
— Это было для гостей. А я ведь такой — непьющий.
«Какой он — такой? — думала Татьяна Матвеевна. — Хороший, плохой, хитрый или просто чудак?»
У Кушкиных она просидела около часа, но Александр Александрович не стал ей от этого более понятен. Только запомнились ей слова Кушкина: «Человек — что птица: должен летать свободно».
