Силы, высвобожденные падением Берлинской стены, вскоре распахнули двери для всех заточенных народов Советской империи. Но это событие привело и к гораздо более важным результатам. Оно склонило политические весы во всем мире — в пользу тех, кто отстаивал демократические, ориентированные на консенсус и рынок формы правления, против тех, кто отстаивал авторитарную власть и централизованное планирование. В «холодной войне» сражались две экономические системы — капитализм и коммунизм, — и поскольку с падением стены осталась только одна, каждому человеку отныне пришлось как–то определяться относительно нее. Все больше национальных экономик начинало управляться не сверху вниз — узкими интересами правящей верхушки, а снизу вверх — интересами, потребностями и стремлениями простых людей. Через два года Советская империя исчезла, и больше не за кого было прятаться, больше некому было поддерживать авторитарные режимы на Ближнем Востоке, в Азии, Африке, Латинской Америке. Если ваше общество не было демократическим или демократизирующимся, если вы продолжали держаться за избыточно регулируемую или централизованно планируемую экономику, на вас смотрели как на страну, оставшуюся на обочине истории.
Многие, особенно представители старшего поколения, встретили эти преобразования без энтузиазма. Коммунизм прекрасно умел обеспечивать равенство в нищете — по правде говоря, лучше него с этим не справлялась ни одна другая система в мире. И поскольку капитализм дает людям неравенство в богатстве, те, кто привык к однообразному, замкнутому, но застрахованному от риска социалистическому образу жизни — с гарантированным минимумом в виде жилища, образования, пенсии, — восприняли падение Берлинской стены с глубокой тревогой. Однако для многих других это событие стало вестью об освобождении, воротами в мир неограниченных возможностей. Поэтому его воздействие ощутили не только в Берлине, но и во множестве других мест. Поэтому оно стало выравнивающим фактором мирового масштаба.
Вообще, чтобы оценить масштаб и выравнивающий характер этого события, лучше всего поговорить с кем–нибудь, кто не является ни немцем, ни русским. Тарун Дас, в то время возглавлявший Конфедерацию индийской промышленности, своими глазами видел, как волны, вызванные падением стены, начали докатываться до самой Индии. «У нас тогда было огромное количество правил, регламентации и бюрократов, — вспоминал он. — Когда после окончания британской колонизации Неру пришел к власти, в его руках оказалась огромная страна и не было никакого опыта в деле управления. Поскольку США были заняты Европой и Японией, «планом Маршалла», Неру обратил свой взор по ту сторону Гималаев, к северному соседу, и послал команду экономистов в Москву набираться опыта. Вернувшись, они рассказывали, как поразил их Советский Союз. Там распределяют ресурсы, выдают лицензии, страна не стоит на месте. Поэтому мы взяли их модель на вооружение и забыли, что в стране существует частный сектор… Частный сектор окружили стеной правил и регламентации. В 1991 году он по–прежнему существовал, однако был скован ограничениями, предприниматели не пользовались общественным доверием — и при этом они еще добивались какой–то выгоды! С 1947 по 1991 год в руках государства находилась вся индийская инфраструктура. Груз госсобственности почти довел страну до банкротства, мы не могли заплатить по своим обязательствам. Что касается настроений народа, мы тоже не чувствовали уверенности в себе. Да, мы выиграли пару войн с Пакистаном, однако почему–то это не внушило нации веру в собственные силы».
